Пустой дом и другие рассказы
Шрифт:
Но только в половине одиннадцатого, когда они стояли в холле, хорошо освещенные дружелюбными лампами и все еще окруженные успокаивающим человеческим влиянием, ему пришлось впервые воспользоваться этим запасом собранных сил. Ибо, как только дверь закрылась, и он увидел пустынную тихую улицу, простиравшуюся перед ними, белую в лунном свете, ему стало ясно, что настоящим испытанием этой ночью будет борьба с двумя страхами вместо одного. Ему придется вынести страх своей тети так же, как и свой собственный. И когда он взглянул вниз на ее похожее на сфинкса лицо и понял, что оно может принять не самый приятный вид в порыве настоящего ужаса, он почувствовал удовлетворение только в одном во всем приключении – в том, что у него была уверенность в своей собственной воле и силе противостоять
Они медленно шли по пустым улицам города; яркая осенняя луна серебрила крыши, отбрасывая глубокие тени. Не было ни дуновения ветра, и деревья в городских садах на берегу моря молча наблюдали за ними, когда они проходили мимо. На случайные замечания своей тети Шортхаус ничего не отвечал, понимая, что она просто окружает себя ментальными буферами – говорит обычные вещи, чтобы не думать о необычных вещах. В немногих окнах горел свет, и почти ни из одной трубы не шел дым или искры. Шортхаус уже начал замечать все, даже мельчайшие детали. Вскоре они остановились на углу улицы и посмотрели на название на стене дома, залитую лунным светом, и единодушно, но без замечаний, свернули на площадь и перешли на ту ее сторону, которая была в тени.
– Номер дома тринадцать, – прошептал голос рядом с ним, и ни один из них не сделал очевидного намека, но прошел через широкую полосу лунного света и начал молча подниматься по тротуару.
Примерно на середине площади Шортхаус почувствовал, как чья-то рука тихо, но многозначительно скользнула в его руку, и тогда понял, что их приключение началось всерьез и что его спутница уже незаметно поддается влиянию, направленному против них. Она нуждалась в поддержке.
Несколько минут спустя они остановились перед высоким узким домом, который возвышался перед ними в ночи, уродливой формы и выкрашенный в тускло-белый цвет. Окна без ставен, без жалюзи смотрели на них сверху вниз, поблескивая то тут, то там в лунном свете. На стене были потеки от непогоды и трещины в краске, а балкон немного неестественно выступал над первым этажом. Но, помимо этого в целом заброшенного вида незанятого дома, на первый взгляд не было ничего, что выделяло бы этот особняк из-за того злого характера, который он, несомненно, приобрел.
Оглянувшись через плечо, чтобы убедиться, что за ними никто не следит, они смело поднялись по ступенькам и встали напротив огромной черной двери, которая угрожающе смотрела на них. Но теперь на них накатила первая волна нервозности, и Шортхаус долго возился с ключом, прежде чем вообще смог вставить его в замок. На мгновение, по правде говоря, они оба понадеялись, что она не откроется, потому что они были жертвами различных неприятных эмоций, когда стояли там на пороге своего призрачного приключения. Шортхаус, возившийся с ключом и испытывавший трудности из-за постоянного веса на своей руке, определенно почувствовал торжественность момента. Это было так, как если бы весь мир – ибо весь опыт, казалось, в тот момент сосредоточился в его собственном сознании – прислушивался к скрежещущему звуку этого ключа. Случайное дуновение ветра, гулявшего по пустой улице, на мгновение разбудило шорох в деревьях позади них, но в остальном этот скрежет ключа был единственным слышимым звуком, и, наконец, он повернулся в замке, и тяжелая дверь распахнулась, открыв зияющую бездну тьмы за ней.
Бросив последний взгляд на залитую лунным светом площадь, они быстро вошли внутрь, и дверь захлопнулась за ними с грохотом, который оглушительным эхом разнесся по пустым залам и переходам. Но тут же, вместе с эхом, послышался другой звук, и тетя Джулия внезапно так тяжело навалилась на него, что ему пришлось сделать шаг назад, чтобы не упасть.
Мужчина кашлянул совсем рядом с ними – так близко, что казалось, они действительно были рядом с ним в темноте.
Прикинув в уме возможность розыгрыша, Шортхаус сразу же замахнулся своей тяжелой палкой в направлении звука, но она не встретила ничего более твердого, чем воздух. Он услышал, как его тетя тихонько ахнула рядом с ним.
– Здесь кто-то есть, – прошептала она, – я слышала его.
– Тихо! – строго сказал он. – Это был всего лишь шум входной двери.
– Ой! Зажги спичку, быстро! – добавила она, когда ее племянник, возясь с коробком спичек, перевернул его вверх дном, и все они с грохотом упали на каменный пол.
Звук, однако, не повторился, и не было никаких признаков удаляющихся шагов. Еще через минуту они зажгли свечу, используя в качестве мундштука пустой конец портсигара; и когда первая вспышка погасла, он поднял импровизированную лампу повыше и осмотрел сцену. Там было достаточно тоскливо, по совести говоря, так как нет ничего более пустынного во всех обиталищах людей, чем дом без мебели, тускло освещенный, тихий и заброшенный, и все же, по слухам, населенный воспоминаниями о злых и жестоких историях.
Они стояли в широком коридоре; слева от них была открытая дверь просторной столовой, а впереди холл, постоянно сужаясь, переходил в длинный темный коридор, который, по-видимому, вел наверх кухонной лестницы. Широкая лестница без ковра круто поднималась перед ними, повсюду погруженная в тени, за исключением единственного места примерно на полпути наверх, где лунный свет проникал через окно и падал на яркое пятно на досках. Этот луч света отбрасывал слабое сияние над и под ним, придавая предметам в пределах его досягаемости туманные очертания, которые были бесконечно более наводящими на размышления и призрачными, чем полная темнота. Отфильтрованный лунный свет, кажется, всегда рисует лица на фоне окружающего мрака, и когда Шортхаус вглядывался в колодец тьмы и думал о бесчисленных пустых комнатах и переходах в верхней части старого дома, он поймал себя на том, что снова тоскует по безопасности залитой лунным светом площади или уютной, светлой гостиной – комнате, которую они покинули час назад. Затем, осознав, что эти мысли опасны, он снова отбросил их и собрал всю свою энергию, чтобы сосредоточиться на настоящем.
– Тетя Джулия, – сказал он вслух строго, – теперь мы должны пройти по дому сверху донизу и произвести тщательный обыск.
Эхо его голоса медленно затихло по всему зданию, и в последовавшей напряженной тишине он повернулся, чтобы посмотреть на нее. В свете свечи он увидел, что ее лицо уже было мертвенно-бледным, но она на мгновение отпустила его руку и сказала шепотом, подойдя вплотную к нему:
– Я согласна. Мы должны быть уверены, что там никто не прячется. Это первое, что нужно сделать.
Она говорила с явным усилием, и он посмотрел на нее с восхищением.
– Ты чувствуешь себя вполне уверенной в себе? Еще не слишком поздно…
– Я думаю, да, – прошептала она, нервно переводя взгляд на тени позади. – Совершенно уверенна, только в одном…
– В чем? – спросил он.
– Ты никогда не должен оставлять меня одну ни на мгновение.
– Ты должна понимать, что любой звук или появление должны быть немедленно исследованы, потому что колебаться – значит признаваться в страхе. Это фатально.
– Согласна, – сказала она немного неуверенно после минутного колебания. – Я постараюсь.
Взявшись за руки, Шортхаус держал оплавленную свечу и трость, в то время как его тетя набросила на плечи плащ – фигуры совершенно комичные для всех, кроме самих себя, – они начали систематический поиск.
Крадучись, ступая на цыпочках и заслоняя свечу, чтобы она не выдала их присутствия через окна без ставен, они вошли сначала в большую столовую. Там не было видно ни единого предмета мебели. На них смотрели голые стены, уродливые каминные полки и пустые решетки. Они чувствовали, что все возмущено их вторжением, наблюдает за ними, так сказать, затуманенными глазами; шепот преследовал их; тени бесшумно мелькали справа и слева; казалось, что-то всегда у них за спиной, наблюдает, выжидая возможности причинить им вред. Возникало неизбежное ощущение, что действия, которые происходили, когда комната была пуста, были временно приостановлены до тех пор, пока они снова не окажутся в стороне. Весь темный интерьер старого здания, казалось, превратился в зловещее Присутствие, которое поднималось, предупреждая их воздержаться и не лезть не в свое дело; с каждым мгновением напряжение в нервах возрастало.