Пустой дом и другие рассказы
Шрифт:
Хотя было бы абсурдно утверждать, что я не был встревожен, даже напуган серьезностью ситуации и ее возможным исходом, я говорю чистую правду, когда говорю, что я не был чрезмерно напуган за себя. Я сознавал, что даже на этой стадии ночи я переходил в психическое состояние, в котором мои ощущения больше не казались нормальными. Физический страх никогда не входил в природу моих чувств; и хотя большую часть ночи я держал руку на ружье, я все время сознавал, что его помощь мало поможет против ужасов, с которыми мне пришлось столкнуться. Не раз я, казалось, самым странным образом чувствовал, что я ни в каком реальном смысле не был частью процесса и фактически не был вовлечен в него, но что я играл роль зрителя – зрителя, более того, на психическом,
Тем временем я неподвижно стоял в своем углу и терпеливо ждал того, что должно было произойти. В доме было тихо, как в могиле, но невнятные голоса ночи пели у меня в ушах, и мне казалось, что я слышу, как кровь бежит по моим венам и танцует в моем пульсе.
Если бы индейцы подошли к задней части дома, они обнаружили бы, что кухонная дверь и окно надежно заперты. Они не могли проникнуть туда, не произведя значительного шума, который я обязательно должен был услышать. Попасть внутрь можно было только через дверь, которая была обращена ко мне, и я не отрывал глаз от этой двери, не отрывая их ни на малейшую долю секунды.
Мое зрение с каждой минутой все лучше приспосабливалось к темноте. Я увидел стол, который почти заполнил всю комнату и оставил только узкий проход с каждой стороны. Я также мог разглядеть прямые спинки деревянных стульев, прижатых к нему, и даже мог различить свои бумаги и чернильницу, лежащие на белой клеенке. Я подумал о веселых лицах, собравшихся за этим столом летом, и затосковал по солнечному свету так, как никогда раньше.
Менее чем в трех футах слева от меня коридор вел на кухню, а лестница, ведущая в спальни наверху, начиналась в этом коридоре, но почти в самой гостиной. Сквозь окна я мог видеть смутные неподвижные очертания деревьев: ни один лист не шелохнулся, ни одна ветка не шелохнулась.
Несколько мгновений этой ужасной тишины, а затем я услышал мягкую поступь по доскам веранды, настолько незаметную, что, казалось, она воздействовала непосредственно на мой мозг, а не на слуховые нервы. Сразу же после этого черная фигура заслонила стеклянную дверь, и я увидел, что к верхним стеклам прижато чье-то лицо. Дрожь пробежала у меня по спине, и мои волосы поднялись и встали под прямым углом к голове.
Это была фигура индейца, широкоплечего и огромного; действительно, самая крупная фигура человека, которую я когда-либо видел за пределами циркового зала. Благодаря какой-то силе света, который, казалось, сам зарождался в мозгу, я увидел сильное смуглое лицо с орлиным носом и высокими скулами, прижатое к стеклу. Направление взгляда я не мог определить; но слабые отблески света, когда большие глаза закатились и показали свои белки, ясно сказали мне, что ни один уголок комнаты не ускользнул от их поиска.
Казалось, целых пять минут темная фигура стояла там, наклонив вперед огромные плечи так, что голова оказалась на уровне стекла; в то время как позади него, хотя и не такая большая, темная фигура другого индейца раскачивалась взад и вперед, как согнутое дерево. Пока я в агонии неизвестности и волнения ждал их следующего движения, маленькие токи ледяного ощущения пробегали вверх и вниз по моему позвоночнику, и мое сердце, казалось, попеременно останавливалось, а затем начинало биться снова с ужасающей быстротой. Они, должно быть, слышали его стук и пение крови в моей голове! Более того, когда я почувствовал, как по моему лицу стекает холодный пот, я осознал желание кричать, вопить, колотить по стенам, как ребенок, шуметь или делать что-нибудь, что сняло бы напряжение и привело бы события к скорейшей кульминации.
Вероятно, именно это привело меня к другому открытию, потому что, когда я попытался вытащить свою винтовку из-за спины, чтобы поднять ее и направить на дверь, готовый стрелять, я обнаружил, что не в силах пошевелиться. Мышцы, парализованные этим странным страхом, отказывались повиноваться воле. Здесь действительно было ужасающее осложнение!
Раздался слабый звук дребезжания медной ручки, и дверь приоткрылась на пару дюймов. Пауза в несколько секунд, и она была приоткрыта еще больше. Без звука шагов, который был заметен для моих ушей, две фигуры скользнули в комнату, и мужчина позади мягко закрыл за собой дверь.
Они были со мной наедине в четырех стенах. Могли ли они видеть, как я стою там, такой неподвижный и прямой, в своем углу? Может быть, они уже видели меня? Моя кровь бурлила и пела, как барабанная дробь в оркестре; и хотя я изо всех сил старался подавить дыхание, это звучало как свист ветра в пневматической трубе.
Мое ожидание следующего шага вскоре закончилось – однако только для того, чтобы уступить место новой и более острой тревоге. Мужчины до сих пор не обменялись ни словами, ни знаками, но были общие признаки движения в другом конце комнаты, и в какую бы сторону они ни пошли, им пришлось бы обойти стол. Если бы они пошли в мою сторону, им пришлось бы пройти в шести дюймах от меня. Пока я обдумывал эту весьма неприятную возможность, я заметил, что индеец поменьше ростом (по сравнению с ним он был еще меньше) внезапно поднял руку и указал на потолок. Другой парень поднял голову и проследил за направлением руки своего товарища. Наконец-то я начал понимать. Они поднимались наверх, и комната прямо над головой, на которую они указали, до этой ночи была моей спальней. Это была та самая комната, в которой я испытал в то самое утро такое странное чувство страха, и если бы не это, я бы тогда спал на узкой кровати у окна.
Затем индейцы начали бесшумно перемещаться по комнате; они поднимались наверх и обходили стол с моей стороны. Их движения были настолько незаметны, что, если бы не ненормально чувствительное состояние нервов, я бы никогда их не услышал. Как бы то ни было, их кошачья поступь была отчетливо слышна. Как две чудовищные черные кошки, они обогнули стол и направились ко мне, и впервые я заметил, что меньший из них что-то тащит за собой по полу. Когда это волочилось по полу с мягким, размашистым звуком, у меня почему-то создалось впечатление, что это было большое мертвое существо с распростертыми крыльями или большая раскидистая кедровая ветвь. Что бы это ни было, я не мог разглядеть его даже в общих чертах, и я был слишком напуган, даже если бы обладал властью над своими мышцами, чтобы двигать шеей вперед в попытке определить его природу.
Они подходили все ближе и ближе. Лидер положил гигантскую руку на стол, когда он двигался. Мои губы были склеены, и воздух, казалось, обжигал мои ноздри. Я попытался закрыть глаза, чтобы не видеть, как они проходят мимо меня; но мои веки одеревенели и отказались повиноваться. Неужели они никогда не пройдут мимо меня? Ощущение, казалось, также покинуло мои ноги, и это было так, как если бы я стоял на простых опорах из дерева или камня. Хуже того, я сознавал, что теряю способность сохранять равновесие, способность стоять прямо или даже прислоняться спиной к стене. Какая-то сила тянула меня вперед, и меня охватил головокружительный ужас, что я потеряю равновесие и упаду прямо на индейцев как раз в тот момент, когда они будут проходить мимо меня.
Даже мгновения, растянутые на часы, должны когда-нибудь закончиться, и почти прежде, чем я осознал это, фигуры прошли мимо меня и поставили ноги на нижнюю ступеньку лестницы, ведущей в верхние спальни. Между нами не могло быть и шести дюймов, и все же я ощущал только поток холодного воздуха, который следовал за ними. Они не прикасались ко мне, и я был убежден, что они меня не видели. Даже то, что волочилось по полу позади них, не коснулось моих ног, как я боялся, и в таком случае, как этот, я был благодарен даже за малейшую милость.