Пустой дом
Шрифт:
— Я вовсе не была добра. Я тебя раскритиковала, вместо того чтобы поддержать. Наверное, дело в том, что ты все еще кажешься мне совсем юной и беспомощной. Я ощущаю ответственность за тебя.
— Мне двадцать семь. И я вовсе не беспомощна. И вполне могу отвечать за себя сама.
На телефонный звонок ответила няня.
— Да?
— Это миссис Кейли.
— О, здравствуйте! Вы хотите поговорить с леди Кейли?
— А она дома?
— Минуту, я ее позову.
— Постойте…
— Да?
— Как там дети?
—
— В городе жарко?
— О да! Чудесно. Восхитительная погода. Подождите, я скажу леди Кейли, что вы хотите с ней поговорить.
Вирджиния услышала, как няня кладет трубку рядом с аппаратом, ее шаги через холл, голос вдалеке, зовущий: «Леди Кейли!».
Вирджиния ждала. Имей я склонность злоупотреблять алкоголем, обязательно вооружилась бы сейчас здоровенным стаканом с виски.Однако она никогда не пила. Сердце ее ушло в пятки в ожидании надвигающейся грозы.
Снова шаги — четкие, размеренные, узнаваемые. Трубку подняли со стола.
— Вирджиния.
— Да, это я.
Ситуация осложнялась еще и тем, что Вирджиния никогда толком не знала, как лучше обращаться к свекрови. «Называй меня мамой», — ласково сказала леди Кейли, когда Вирджиния и Энтони поженились, однако по каким-то причинам для Вирджинии это было невозможно. «Леди Кейли» звучало еще хуже. Вирджиния нашла компромисс: она общалась со свекровью посредством открыток или телеграмм и всегда обращалась к ней просто «вы».
— Рада слышать тебя, дорогая. Как ты себя чувствуешь?
— Гораздо лучше…
— А как погода? Кажется, у вас там жара?
— Да, просто невероятная. Послушайте…
— Как поживает Элис?
— У нее тоже все в порядке…
— А наши дорогие детки сегодня купались — Тернеры устроили в саду бассейн и пригласили Кару и Николаса провести у них вторую половину дня. Какая жалость, что они уже легли; почему ты не позвонила раньше?
Вирджиния выдохнула:
— Мне нужно вам кое-что сказать.
— Что же?
Она стиснула трубку так, что костяшки пальцев на руке побелели.
— Я сняла небольшой коттедж неподалеку отсюда. Он стоит прямо у моря, и я подумала, что будет неплохо привезти детей сюда и провести с ними остаток каникул.
Она остановилась, дожидаясь ответной реплики, но ее не последовало.
— Понимаете, погода такая хорошая… я чувствую себя виноватой, что наслаждаюсь ею в одиночку… Я подумала, детям будет полезно подышать морским воздухом, прежде чем вернуться в Шотландию и пойти в школу.
Леди Кейли наконец подала голос:
— Коттедж? Но ты же остановилась у Элис Лингард?
— Да-да. Я и сейчас здесь. Я звоню из Уил-хауса. Но коттедж я все равно сняла.
— Не понимаю.
— Я хочу, чтобы дети приехали и провели остаток каникул со мной. Завтра я приеду за ними на поезде.
— И что это за коттедж?
— Обыкновенный. Летний домик…
— Что ж, если ты так решила. — Вирджиния
— Няне не нужно приезжать.
Леди Кейли растерялась.
— Прости, какие-то помехи на линии. Мне показалось, ты говоришь, что няне не нужно приезжать.
— Ей не надо ехать. Я сама буду смотреть за детьми. Для нее все равно нет места. Я хочу сказать, в коттедже нет лишней спальни… и детской тоже… и он находится далеко от города, так что ей тут не понравится.
— Ты хочешь сказать, что забираешьдетей у няни?
— Да.
— Но она страшно расстроится.
— Да, наверное, так и будет, но…
— Вирджиния, — голос у свекрови был расстроенный, потрясенный. — Вирджиния, такие вещи не обсуждают по телефону.
Вирджиния представила, как няня стоит на лестнице, прислушиваясь к репликам леди Кейли.
— Это и не потребуется. Завтра я буду в Лондоне. Около пяти часов. Тогда мы сможем обо всем поговорить.
— Думаю, — сказала леди Кейли, — так всем будет лучше.
И она дала отбой.
На следующее утро Вирджиния на машине доехала до Пензанса, оставила автомобиль на стоянке и села в лондонский поезд. Утро опять выдалось жарким и безоблачным, зарезервировать место заранее она не успела, поэтому снабдила носильщика щедрыми чаевыми и попросила его отыскать для нее свободное купе. К сожалению, ему удалось найти лишь незанятый угол в отделении, битком набитом пассажирами. Ее попутчики возвращались домой после ежегодного отпуска, сварливые и раздражительные от мыслей о предстоящем выходе на работу; любому было бы жаль покидать море и пляжи в такой чудесный летний день.
С ней ехала семья: мать, отец и двое детей. Младший, разметавшись, спал на руках у матери, однако, по мере того как солнце карабкалось вверх по безоблачному небу, а поезд, громыхая по рельсам, продвигался на север, раскаляясь под полуденным солнцем, старший ребенок становился все более невыносимым: капризничал, ныл, сердился, ни секунды не мог усидеть на месте и лез к окну, пачкая грязными подошвами сандалий одежду Вирджинии. В какой-то момент отец, пытаясь успокоить мальчишку, купил ему оранжаду, но стоило открыть бутылку, как поезд тряхнуло и напиток пролился Вирджинии на платье.
Мальчик получил от матери увесистый шлепок и громко взвыл. Проснулся малыш и его плач добавился к вою брата. Отец сказал: «Посмотри, что ты наделал», — и как следует встряхнул старшего за плечи, пока Вирджиния, пытаясь промокнуть жидкость бумажными салфетками, бормотала, что ничего страшного не произошло, ребенок не виноват, что все это не имеет значения.
Устав от крика, старший начал натужно всхлипывать и икать. Мать извлекла откуда-то бутылочку и засунула ее в рот малышу. Он отпил немного молока, затем выплюнул соску, поерзал, усаживаясь, после чего его стошнило.