Путь Абая. Том 1

Ауэзов Мухтар

Так же как и главный герой эпопеи поэт Абай, все основные персонажи — Ербол, Жиренше, Байсал, Байдалы, Божей, Такежан, Суюн-дик, Айгерпм, Улжан — тоже исторически достоверные личности. И в силу этого все события, развертывающиеся в эпопее, почти не выдуманы. К тому же любое произведение так или иначе несет в себе историческую правду своей эпохи. Чем произведение правдивее и искреннее, тем оно историчнее. В этой связи нельзя не согласиться с оригинальным высказыванием русского историка В. О. Ключевского, когда он говорит, что в «Капитанской дочке» А. С. Пушкина больше истории, чем в «Истории пугачевского бунта».

Когда мы говорим о реалистическом отображении действительности, наши выводы сводятся к одной очевидной истине. Мы имеем

в виду правду событий н достоверность конкретных исторических фактов, не подозревая, что за этим может стоять более сложная и важная правда, «закоулки души человека». Основная правда таится в психологии персонажей, вместе с жизнью которых оборвались, скрывшись за далью времен, и их индивидуальные черты. Без проникновения в психологию каждого из них невозможно индивидуализировать их потом в книге и воссоздать образ того или другого героя, имеющего реальный жизненный прототип.

Помимо этой общеизвестной трудности, в одинаковой мере испытываемой писателями во время работы над произведениями, Мухтар Ауэзов, обратившись к истории своего народа, столкнулся с еще одной немаловажной сложностью, характерной только для казахского писателя.

Казахи до нашествия монголов считались народом с древней культурой, имевшим довольно широко известные в Европе города, такие, как Отрар и Тарази. И особенно Отрар — цветущий культурный центр казахов (известных в истории под названием кипчаки), со своей обсерваторией, библиотеками, медресе и караван-сараем, принимавший богатых купцов из неведомых, дальних стран. И этот город в степи первым оказал сопротивление черной туче, наползавшей с востока, — войскам Чингис-хана — и был сметен с лица земли.

После этого поражения казахи, как народ, занимавшийся в основном скотоводством, рассеялись по степи, по горестному выражению самого Ауэзова, «словно жалкая горсть баурсаков, высыпанная скупой хозяйкой на широкую скатерть…». С тех пор «измучен и несчастен казахский народ, чья родина — эта широкая безлюдная степь. Его одинокие аулы затеряны в громадной пустыне. И так — везде, везде, где живут казахи… Безлюдье вокруг. Нет постоянного, обжитого места. Нет кипящих жизнью городов!» Для писателя, обратившегося к дале-кому прошлому своего народа, первой трудностью было полное отсутствие каких-либо исторических документов и летописей. Кочевой народ пе имел после гибели Отрара ни библиотек, ни архивов, откуда можно было бы извлечь письменные сведения о былой жизни народа.

Писатель терпеливо и настойчиво углублялся в тайну истории, по следам своих предшественников, все дальше шел, искал, собирал по крупицам факты, передаваемые из уст в уста стариками сказителями, иногда чисто случайно находил какие-то уцелевшие в памяти народа осколки той далекой, неведомой жизни. «Мою работу над романом, — признавался сам Ауэзов, — можно сравнить с трудом запоздалого путника, который приходит к месту давно ушедшего каравана, найдя последний тлеющий уголек угасшего костра, и хочет своим дыханием оживить, раздуть его в яркое пламя. Мне приходилось из потускневшей памяти восстановить прошлое Абая, точно так же, как по лицу шестидесятилетней Айгерим восстановить ее пленительную юность, когда-то обворожившую поэта».

Ауэзов всю жизнь изучал Абая. И не только как будущего литературного героя своих романов, пьес, либретто. Немало положил он труда и усилий чисто исследовательского свойства, — об Абае им написан ряд научных исследований и монографий. Мало того, он ввел в программу университета специальный курс — абаеведение.

Мухтар Ауэзов был писателем, в высшей степени требовательным к самому себе. Он взялся за работу над эпопеей только лишь после того, как стал едва ли не единственным человеком, так глубоко и скрупулезно изучившим жизнь и творчество своего великого предшественника. Но писатель не сразу отважился взяться за столь трудную и страшную «Одиссею» казахской степи. За несколько лет перед тем, как основательно засесть за работу над эпопеей «Путь

Абая», он, как бы еще раз пробуя свои силы, накануне столетия А. С. Пушкина написал одну главу из своей будущей многотомной эпопеи, получившей потом название «Песни Татьяны в степи».

Своим многолетним напряженным творческим трудом писатель сумел создать абаевско-ауэзовский мир, и не одно поколение казахов, соприкасаясь с его эпопеей, с удивлением и восторгом открывает для себя этот большой и волшебный мир — мир бессмертных, истинно народных характеров и образов, глубоких жизненных ситуаций, широких, потрясающих ярких картин жизни — высокие образцы подлинного мастерства.

Мысленно прослеживая мучительные пути создания первой казахской эпопеи, легко убедиться в том, что писатель брался за перо лишь тогда, когда он, как писал Ромен Роллан, «достигал полного духовного слияния с каждым из основных действующих лиц, с каждым из наиболее типичных персонажей». Без такого полного и проникновенного постижения внутренней сущности героев, без фактического слияния с их мироощущением невозможно вообще постичь во всей глубине самую сущность эпохи — духовную, нравственную, философскую и социальную суть нации — в один из наиболее противоречивых моментов в ее истории.

Непреходящая заслуга Мухтара Ауэзова не исчерпывается созданием классических образов. Он воскресил целую эпоху в нелегкой жизни народа, как реалист строго следуя правде. Благодаря его эпопее сызнова ожили картины абаевской эпохи, начавшие уже тускнеть и забываться. Вот почему народ благодарен писателю, воссоздавшему, кроме всего, широкую панораму, в которой охвачены все аспекты жизни — обряды, обычаи, нравы, религия, судопроизводство. И поэтому прав был академик К. И. Сатпаев, который охарактеризовал эпопею Ауэзова «Путь Абая» «как подлинную энциклопедию всех многогранных сторон жизни и быта казахского народа во второй половине XIX столетия».

И действительно, произведение Мухтара Ауэзова, помимо своих несомненных литературных достоинств, представляет еще и научную ценность. А это одинаково важно и для читателя и для ученого, занимающегося историей, экономикой, этнографией и юриспруденцией казахского народа середины XIX столетия. Ибо, перефразируя слова В. О. Ключевского, можно уверенно сказать об эпопее «Путь Абая», что в ней больше истории, чем в истории самого Абая.

По своему мировоззрению и творчеству Мухтар Ауэзов был подлинным писателем гуманистом и интернационалистом. В своих лучших произведениях он неизменно воспевал дружбу народов. Вообще все наиболее талантливые и образованные сыны казахского народа — и Чокан, и Ибрай, и Абай — проповедовали идею дружбы между народами. Еще в начале XIX столетия они видели невозможность сколько-нибудь приобщить казахов к европейской культуре без подлинной дружбы с русским народом.

Духовное тяготение к свету и знаниям наблюдалось и среди простого народа. Если присмотреться внимательнее, то нетрудно заметить, что дружба двух народов — казахского и русского — уходит своими корнями в далекое прошлое, хотя в те времена земля казахов, по образному выражению поэта Олжаса Сулейменова, огромной каторгой плавала по карте. И тогда уже передовые люди, передовая русская интеллигенция проложили первые тропинки дружбы в далекую степь.

Начиная с ссыльного петрашевца Ф. М. Достоевского до ссыльных марксистов в разное время, пусть даже в самых скорбных обстоятельствах, из глубины России беспрерывно тащились в степь больные, обессилевшие узники произвола. Они не знали казахского, а казахи русского языка. Но дружба быстро находила дорогу к сердцам простых людей Казахи не чуждались изможденных, бородатых узников. Скотоводы Приаралья одного из них, изгнанного «всей России притеснителем», крепостного солдата Тараса Шевченко называли «акын тарази» — поэт справедливости. С другим ссыльным — Ф. М. Достоевским дружил и переписывался Чокан Валиханов, которому великий русский писатель советовал быть «просвещенным ходатаем своего народа».