Путь Абая. Том 1
Шрифт:
— Вот теперь правильно!
— Тогжан быстро научилась!
— Пойте! Пойте еще! — закричали со всех сторон.
В те мгновения, когда лунный свет падал на лицо Тогжан, Абай впивался в него взглядом. Нежный румянец, заливавший щеки, без слов выдавал глубокую тайну ее сердца. Казалось, что вместе с Тогжан ее окрыленная душа летит навстречу любимому, с каждым новым взлетом качелей повторяя; «Я с тобою навеки! Что может разлучить нас?» Песня соединяла их сильней и ближе самого крепкого объятия. Это была певучая радость — радость двух сердец, рвущихся друг к другу и торжествующих в
Песня Тогжан лилась уверенным, неудержимым потоком. На лице девушки светилось безмятежное счастье. Она неотрывно глядела на Абая и улыбалась, сияя всей нежностью, всей чистотой своего чувства, благодарная любимому за то, что он приехал, что разыскал ее в окутавшей ее серой мгле. Черные брови, тонкие, словно крылья ласточки, то разлетались мягко и приветливо, то мгновенно сдвигались над глазами.
Абай сперва говорил о своем чувстве лишь звуками волнующего душу напева, потом слова — живые, открытые, смелые — победной волной влились в звонкую струю песни: «В родниках души своей долго таила любимая сокровенные мысли, скучая о друге, — перестанет ли она теперь упрекать его? Вот он пришел, твердый, решительный, всю сияющую вселенную принес ей — все свои мысли, счастье и мольбу, — что скажет она ему? Если и теперь бессердечная, она отвергнет его порыв, — где же в мире жалость, где справедливость? Беспощадная, не порвет ли она нежнейшую нить его надежды? Так ли виновен ее любимый, чтобы жестоко карать его?»
Песня несла па своих крыльях затаенные мысли Абая. Тогжан подпевала ему, с трепетом слушая тут же рожденные слова. Ей они были понятны. Она склонила голову, опустила вниз свои чудесные черные глаза и вдруг умолкла.
Абай продолжал один. Он спел четыре строфы своей песни на полный трепетного волнения напев «Белая березка» и замолчал на тихой, низкой ноте. В эти строфы он вложил все — все тайные думы, скрытые им в глубине сердца, все неугасимое пламя души поэта и влюбленного, объятого печалью. Ербол не узнавал своего друга: Абай преобразился — казалось, что он, огромный и сильный, парит, распластав в небе могучие крылья.
Пение смолкло. Абай, сойдя с качелей, отошел в сторону. Карашаш говорила что-то, восхищаясь его пением, — Абай только улыбался в ответ… Его мысли были так далеко! Он не понимал ее слов.
Молодежь продолжала веселиться у качелей. Теперь Ербол затеял новые игры: ак-суек — бросание кости, а потом серек-кулак — волк и ягнята. Волком, который должен ловить ягненка и мчаться с ним в сторону, взялся быть сам Ербол. Абай, шутливо болтавший с двумя девушками, согласился быть одним из ягнят.
Ербол оказался очень неглупым волком. Сперва он утащил двух или трех девушек, отвел их в сторону, а потом схватил Абая. Таща свою добычу, он на бегу шепнул ему:
— Спрячься в лозняке и жди меня. Сейчас утащу Тогжан… — И он понесся обратно.
Абай остался в кустарнике, ожидая похищения Тогжан. Ему не пришлось ждать долго, — Ербол тотчас же схватил ее, но на этот раз утащить добычу оказалось не так-то легко, — за ним бросилась целая толпа преследователей
Сквозь темную листву зарослей свет луны проникал бесчисленными серебряными лучиками. Абай сам не заметил, как очутился возле Тогжан.
Они бросились друг к другу, и девушка со слезами упала в его объятия. Плечи ее дрожали, точно в порыве неизъяснимого страха.
— Не плачь, Тогжан, — умолял Абай. Он поцеловал ее и на мгновение прижал к себе.
Она подняла на него взгляд.
— Обними меня… Я так соскучилась…
— Тогжан) Где ты? Не уступлю тебя волку! Иди сюда! — донесся до них звонкий голос Коримбалы.
Абай быстро привлек к себе Тогжан и поцеловал, прикоснувшись губами к ее горящему лицу. Смех Коримбалы приближался, Абай поправил шапку Тогжан и шепнул ей:
— Жди меня завтра…
Луна, пробравшись сквозь густую листву, сверкающими кружочками отразилась в глазах Тогжан и заблестела в крупных слезах, дрожащих на длинных ресницах девушки. Но, когда Коримбала подбежала к ним, они оба стояли рядом, спокойные, ничем не выдавая обуревавшего их волнения. Коримбала, гибкая, веселая, быстро приблизилась к ним. Шапка у нее съехала набекрень, живая улыбка обнажала сверкающий жемчуг зубов. Э-э, вот вы где!.. Я-то боялась, что волк разорвет моего ягненка! А выходит, что надо бояться, как бы его не съел другой ягненок! — расхохоталась она и склонила свою голову на плечо Тогжан.
Шутка шаловливой девушки была безобидной. Но Коримбала не умеет молчать — начнет болтать и там, в толпе… Абай вздрогнул от этой мысли.
— Вини не нас, а волка, Коримбала, — попробовал он отшутиться. — Нас постигла злая судьба, мы попали в зубы волку — вот ждем тут, когда он нас съест!..
Но Коримбала не унималась.
— Рассказывай, рассказывай!.. Что-то тут дело не чисто, признавайся!
Эти слова были еще опаснее. Тогжан вмешалась.
— Перестань, Коримбала! Надо знать меру, — что ты болтаешь? — с досадой сказала она.
Коримбала быстро обернулась и бросила на Тогжан недовольный взгляд. Абай, заметив это, решил действовать спокойным убеждением.
— Люди любят посплетничать, милая Коримбала! Необдуманное слово может повредить твоей подруге. Не лучше ли избегать таких шуток?
Коримбала поняла Абая и снова рассмеялась, но теперь в ее смехе слышалось смущение. Это был смех простодушного, чистого сердцем ребенка, нашалившего и испуганного. Неужели она обидела Тогжан!.. Она бросилась обнимать ее и, идя рядом, повторяла:
— Ну, полно сердиться! Я больше не буду!
Все трое пошли вместе и присоединились к остальным. Игры еще продолжались, но Абай и Ербол не стали задерживаться. Они сказали, что должны уехать ранним утром, поблагодарили за радушный прием и ушли, не дождавшись угощения.
На следующий день, подтверждая свои слова, оба направились на Баканас. Юноши остановились в ауле Каратая и пробыли там до вечера. Только в сумерки, когда жизнь аулов затихает и люди собираются по юртам, они вернулись обратно.