Путь Абая. Том 2
Шрифт:
Абаю нравилась распорядительность Дамежан. Улыбаясь, он спросил:
— А что это за бороды, которыми ты нагрузила телегу? Почем думаешь продавать на базаре?
Дамежан весело рассмеялась, — снова зубы ее блеснули, матовое лицо слегка зарумянилось. Тряся рыжей бородой, засмеялся и Баймагамбет. Фыркнул и длинношеий Жумаш, возившийся в передней комнате около самовара.
— Загляделся на бороды, — добавил Абай, — а не разобрал, чьи они. И с чего такой урожай на бороды, Дамежан? В самом деле, кто это к тебе пожаловал?
Почетный гость говорил уже почти серьезно, но все еще смеялись.
Слобода, в которой решил
63
Ж а т а к — бедняк, не кочующий вследствие отсутствия тягла, а живущий оседло.
После дороги Абай спал на удобной постели крепко и проснулся поздно. Он чувствовал себя хорошо отдохнувшим и сел завтракать с удовольствием, не торопясь. Сразу же в комнате появились те самые «бородатые», о которых шел разговор ночью.
Бородачи степенно поздоровались и заняли добрую половину большого круглого стола, за которым расположился Абай.
Дамежан в ослепительно белом кимешеке и шарши [64] хлопотала возле большого, до блеска начищенного самовара. Ловко и быстро она разливала густой, крепкий чай, и крупные серебряные серьги подрагивали в ее ушах. Напеченные для Абая оладьи возвышались румяной горкой на блюде среди огромной груды баурсаков.
64
Шарши — головной платок.
Приезжие, не дожидаясь, когда начнет есть Абай, принялись уплетать оладьи. Дамежан забеспокоилась и принялась учтиво потчевать:
— Абай-ага! Кушайте оладьи, пока горячие!
Бородачи оказались сородичами Абая: это были известнейший болтун из рода Иргизбай — Жуман и крикун Мака из аула Усер. Прислуживал им старший сын Жумана, сероглазый Мухаметжан, обладатель курчавой, как у отца, темно-каштановой бороды. Мухаметжан, подобно своим братьям, походил на отца не только внешностью, но и болтливостью. Недаром люди различали жумановских сыновей, как лошадей, по возрасту: «Стригун-болтун», «Трехлетка-болтун». «Пятилетка-болтун». За Мухаметжаном укрепилась слава Пятилетки-болтуна, — и он ее честно оправдывал.
Узнав о приезде Абая, он сгорал от нетерпения рассказать земляку последнюю городскую новость. И хотя неприлично было начинать разговор прежде чем заговорят старшие, Пятилетка-болтун не выдержал. Отправив в рот за два приема полдюжины оладий и запив их ароматным, розоватым от густых сливок чаем, он обратился к Абаю.
— Вы говорите, народ в аулах живет хорошо. А не слышали, какая беда случилась в городе?
Глаза Дамежан, сверкнув от возмущения, остановились на Мухаметжане.
— Какая беда? — встревожился Абай. — О чем он говорит?
— Правду говорит! — промычал Мака. — Беда пришла.
Абай поднял
— Что он такое говорит?
Но мужчины помешали Дамежан ответить. Они заговорили, перебивая друг друга:
— Страшная болезнь открылась в городе!
— Люди мучаются животом!
— На обоих берегах Иртыша мрут люди как мухи!
— Это похуже, чем коровья чума!
— Такого мора никогда еще не было!
— Горожане бегут из Семипалатинска!
Мака, более сдержанный, сказал, обращаясь к Абаю:
— Когда мы услышали о твоем приезде, то никак не могли понять, зачем ты прибыл сюда в такое время.
Баймагамбет недоуменно поднял брови и, в упор разглядывая бородачей, спросил:
— А вы-то сами зачем здесь?
— Мы поедим и сейчас же уедем. Подальше от этой заразы.
И бородачи, снова перебивая друг друга, заговорили о несчастье, обрушившемся на город.
Мака и Жуман были старше и, следовательно, по их мнению, благоразумнее Абая. Они настойчиво советовали ему покинуть Семипалатинск побыстрее, пока не поздно.
Абай пропустил советы сородичей мимо ушей и вопросительно глянул на Дамежан. Ей не хотелось пугать почетного гостя. Действительно, за последнюю неделю несколько человек, болевших желудком, умерло, но Дамежан высмеивала преувеличенные страхи гостей.
— Какой мор? Где это люди гибнут как мухи? Отрастили бороды, а болтаете, как дети малые. Зачем пугать людей понапрасну?
Слова Дамежан обидели Мухаметжана. Он упрямо возразил:
— Я правду говорю, не к чему мне обманывать. Городские жатаки в каждом доме прячут больного. Но… больного-то скрыть можно, а вот как быть с покойником, — его ведь хоронить надо. Лучше бы ты сказала обо всем Абаю сразу, когда он приехал. Зачем было тянуть до утра?
В красивых глазах Дамежан сверкнул сердитый огонек. На тонких губах заиграла усмешка, в которой были и веселость и раздражение: болтуны, видимо, задели ее за живое.
— Бог дал нашему роду Иргизбай не только мудрецов, но и глупцов вроде тебя. Усталый гость приехал в полночь, а я бы его встретила у ворот: «Поворачивайте оглобли, в городе заразная болезнь». Выходит, я жадная собака — дорогому гостю самовар чаю да кусок мяса пожалела!
Абай слушал Дамежан, одобрительно кивая головой, взглядом подбадривая ее. Мухаметжан хотел было возразить ей, но Абай резко прервал его:
— Не зря тебя прозвали Пятилеткой-болтуном. Мелешь, когда уже и молоть нечего!
Смелость Дамежан понравилась Абаю. Он впервые слышал ее в споре с сородичами. Держалась она независимо — вся в отца, Изгутты. Не эта ли смелость толкнула в свое время Дамежан в объятия ее незадачливого мужа? Трудно было понять, почему она, красивая девушка, увлеклась хромоногим, низкорослым торговцем, привезшим в аул на старенькой телеге свой нехитрый мелочной товар: зеркальца, расчески, иголки, нитки. Как бы там ни было, а однажды ночью Дамежан сбежала с ним в город. С тех пор она жила с молчаливым мужем, безропотно терпя нужду, растила детей. Их скромный дворик стоял на окраине Бас-Жатака — удобном месте для остановки караванов, идущих из степи в Семипалатинск. Заезжие люди быстро замечали, что опорой дома была Дамежан. Она умела постоять и за себя и за своих домочадцев, никого не давала в обиду. Это было хорошо известно всем соседям, и в Бас-Жатаке к Дамежан относились с большим уважением.