Путь Абая. Том 2
Шрифт:
Паром тревожно загудел, началась свалка. Кто-то закричал неистовым голосом:
— Дондагул!
Это имя было широко известно в слободке и Семипалатинске, так звали отъявленного вора и завсегдатая трактиров, о необыкновенной силе которого ходили целые легенды. Говорили, что он со двора одного купца перебросил на улицу через высокий забор восьмипудовый тюк чая. Корабай ценил громилу за силу и дерзость. Это он, Дондагул, во время второго налета на абеновский дом могучим ударом сразил вначале самого хозяина, а затем Абды. Правда, победа ему досталась нелегко: Абен успел несколько раз ударить своего противника дубиной. С опухшей окровавленной головой и шеей Дондагул едва сидел в телеге, в глазах его двоилось и троилось, он плохо соображал, что происходит вокруг. Но
Когда на Иртыш прибыли пристав Старчак с конными городовыми и Абиш с Какитаем, грузчики топтали и били Даира ногами.
Расторопный пристав не стал терять времени на пустые разговоры, он быстро навел порядок, немедленно освободив по указанию Абиша Макен и Дармена. Корабая и Даира он под конвоем полицейских отправил в канцелярию Маковецкого, а грузчикам велел разойтись по домам.
— Теперь отчаливай! — крикнул Старчак паромщику-татарину. — Живо!
Паром с толпой присмиревших жигитов Уразбая и торговцев поплыл на левый берег и скоро пристал к слободке. Здесь, у так называемой лодочной переправы, шумела нетерпеливая орава мужчин, тоже спешившая в погоню за жесир. Возглавлял ее седобородый одноглазый Уразбай, явившийся сюда вместе с богатым сватом Сейсеке и хальфе Шарифжаном, выделявшимся в толпе своей белой чалмой. Жигиты, среди которых были слободские торговцы и степняки из аулов, поспешили въехать на паром, где они сразу же увидели Дондагула и его сообщников, пострадавших в схватке с грузчиками. Пока паром не повернул обратно, уразбаевские жигиты узнали все подробности о событиях, происшедших на правом берегу Иртыша. Услыхав об аресте Корабая и Даира, Уразбай пришел в ярость и стал торопить татарина. Пламя ненависти бушевало в его груди, и если бы от ядовитых слов и проклятий, которые он беспрестанно посылал на голову Абая, зависел ход парома, паром летел бы, как стрела.
— Был у меня один кровавый враг, а тут подрос еще его щенок! — бормотал он злобно. — Еще новый противник прибавился!.. Успел выскочить в знать, с властью якшается…
Уразбая разбирала досада и позднее сожаление о своем промахе. Задыхаясь от бессильного гнева, он даже укусил свой собственный палец, вспомнив, как друзья предостерегали его: «Смотри, Абай обучает сына русской грамоте, хочет, чтобы стал начальником… Обучил бы ты хоть одного из своих по-русски. Кто знает, может быть, пригодится…»
Бывало, Уразбай за такие слова бил советчиков по зубам, а сейчас он впервые понял свою оплошность, хотя был еще далек от того, чтобы сознаться в этом перед людьми.
— Пусть только попробуют! — бормотал он, задыхаясь от злобы. — Пусть только станут поперек!
Уразбай не знал, где искать беглецов, и, переправляясь на правый берег Иртыша, решил прежде всего повидать Самалбека Доспанова, служившего толмачом у Маковецкого. Этот жигит, родом из киргизов, осевших у Тобыкты, не раз давал полезные советы Уразбаю и помог ему установить связи со всеми казахскими толмачами при мировом судье, в окружном суде, в государственном банке и в канцелярии губернатора. Такому полезному человеку не жаль было послать зимой жирную кобылицу, а летом добрую сабу кумыса.
Переправившись со своей оравой торговцев на городской берег, Уразбай отправился прямиком к Самалбеку. А в это время в канцелярии уездного начальника: возле дверей его кабинета ожидали приема Абиш, Дармен, Макен и пристав Старчак. Маковецкий, принимавший городских чиновников, освободился только через час. Вначале он пригласил к себе Старчака и расспросил его о зачинщиках зверской драки. Пристав подробно доложил о событиях, которые произошли в Затоне и на пароме, и сказал, что во всем
Все было ясно, и уездный начальник приказал посадить Даира и Корабая на месяц в каталажку, а дело об учиненном ими разбое передать мировому судье. После этого решения Маковецкий отпустил Старчака и принял Абиша, вошедшего в кабинет вместе с Макен и Дарменом.
С нескрываемым любопытством Маковецкий оглядел красивую девушку и ее возлюбленного.
Он заговорил по-русски, обращаясь к Абишу:
— Спросите Азимову Макен, не отказывается ли просительница от изложенного ею в прошении на имя уездного начальника? Не переменила ли она своих намерений после всего того, что случилось сегодня?
Абиш дословно перевел вопросы Маковецкого. Не успел он закончить свою речь, как в кабинет вошел Самалбек. Уразбай сумел его разыскать, и он сам явился к своему начальнику. Увидев толмача, Абиш поклонился ему и сказал:
— Раз явился господин Доспанов, разрешите мне уступить ему его место переводчика.
Маковецкому понравился и этот поступок Абиша — молодой офицер желал сохранить полную беспристрастность при разборе дела. Уездный начальник молча кивнул головой Самалбеку, приглашая его приступить к своим обязанностям.
На вопрос Маковецкого Макен тихо ответила, тщательно взвешивая каждое слово:
— Таксыр, я много страдала и пришла искать у вас защиты. Если я сама пришла, как же я буду отказываться от своего прошения, которое вчера лишь подала вам? Больше я ничего не могу сказать, все написано в прошении. Я по собственной своей воле хочу выйти замуж за этого жигита, его зовут Дармен, он мой жених! Я прошу вас быть моим заступником. Я желаю свободы по русскому закону.
Девушка говорила не торопясь, очень обдуманно, иногда она останавливалась и подносила платок к глазам, вытирая слезы. Абиш и Дармен, слушая ее, переглядывались между собой, они готовы были обнять ее за эту умную речь.
Самалбек, хорошо владевший русским языком, добросовестно перевел все, что говорила Макен. Видимо, его связывало присутствие Абиша, знавшего русский язык так же хорошо, как и казахский. Когда Самалбек перевел речь Макен, Маковецкий вопросительно взглянул на Абиша, словно хотел удостовериться в правильности перевода. Офицер одобрительно кивнул головой.
Тогда уездный начальник сказал, обращаясь к Абишу:
— Господин Ускенбаев, я хочу обратить ваше внимание на одно обстоятельство… Раз уже прошение Азимовой дошло до властей, оно, разумеется, не будет оставлено без разбора. Но не забывайте, что все такие дела обычно решались по степным законам и согласно шариату. В моей практике это первый случай, когда казахская женщина просит защиты по законам Российской империи. Мне даже кажется, что Макен Азимова — вообще первая женщина, которая борется, так сказать, за эмансипацию женщин Востока. Ваше вмешательство в это дело, поручик, гуманно и, разумеется, с человеческой точки зрения благородно… Я вполне вас понимаю. Однако вы объясните самой Азимовой и ее жениху, что не я, уездный начальник, буду рассматривать ее прошение и окончательно решать ее судьбу. Подобные дела подлежат рассмотрению суда. Суд передаст дело на дознание и вынесет свое заключение.
Выслушав уездного начальника, Абиш попросил возможно скорее передать прошение Макен в суд, и Маковецкий обещал сегодня же лично доложить председателю окружного суда обо всех обстоятельствах этого исключительного дела.
На этом и закончилась беседа в кабинете уездного начальника, и Абиш вместе с Дарменом и Макен вышел в общую канцелярию.
По совету Самалбека, Маковецкий решил принять и враждебную сторону — Уразбая, Сейсеке и хальфе Шарифжана. Увидев Абиша в офицерской форме, выходившего из кабинета ояза, Уразбай метнул на него исступленный взгляд и побледнел от злобы. Пропустив вперед Сейсеке и хальфе Шарифжана, он задержался на минуту и своим единственным глазом пронзил офицера словно стрелой. Абиш смело встретил его взгляд и хотел пройти мимо, не останавливаясь, но Уразбай, загородив ему дорогу, процедил, багровея от ярости: