Путь Абая. Том 2
Шрифт:
Рассказчик поднял палец.
— Прошло сорок лет, и сыновья Аблая Сок и Адиль, тоже наши тюре, подчинили России Большой Жуз…
Азимхан тут же похвастал, сказав, что его родные братья Куспек и Жантай недавно свалили с ага-султанства Кунанбая и отобрали его пост.
Уразбай и Есентай громко рассмеялись. Кунанбая давно уже никто не смел называть по имени, все его величали «хаджи», как глубокочтимого мусульманина, совершившего паломничество в Мекку, даже Шубара и Азимбая почтительно именовали «сыновьями хаджи». И вот молодой казахский тюре, знатный русский чиновник, без всякого стеснения произнес просто: «Кунанбай!»
И вместе с верным Есентаем он начал подзадоривать Азимхана на новые выходки против Кунанбая, а молодой тюре, почувствовав, как льнет к нему Уразбай, начал распоясываться все больше и больше.
Вернувшись к прерванному рассказу о бывшем казахском ханстве, он сказал:
— Древние роды казахов были под властью великого завоевателя Чингиз-хана, который имел четверых сыновей. Они и покорили все четыре стороны света.
Уразбай и остальные гости слышали об этом впервые. Раскрыв рот, они внимали рассказу тюре про Касым-хана, оставившего казахам «Лысую дорогу», и Есим-хана, оставившего «Старую дорогу». [152] Предков всех ханов, управлявших казахами трех Жузов, Азимхан связал с именем сына Чингиз-хана — Жоши, себя объявил потомком великого покорителя мира.
152
Своды старого обычного права: «Путь, проторенный Касым-ханом», «Старый путь Есим-хана».
Это открытие очень понравилось Уразбаю. Он подумал: «В наше время казахами должен управлять именно такой человек — потомок казахских ханов, имеющий русское образование и получивший чин от самого «белого царя».
…Тесно в восьмистворчатой юрте, где ведет беседу тюре Азимхан. Бии, волостные управители, аксакалы, аткаминеры, слушая его рассказы, пьют кумыс, который в изобилии разливают шесть жигитов. Для гостей Уразбая вся история казахского народа ограничивалась до сих пор историей рода Тобыкты. Азимхан рассказал о бескрайних землях, населенных казахами, и приятно поразил всех, назвав их численность. Не только Уразбаю, но даже бывалому знающему человеку Шубару показалось просто невероятным, что на белом свете живет несколько миллионов казахов.
Азимхан, запомнивший цифры, опубликованные в пятнадцатом томе «Энциклопедического словаря», изданного в Петербурге год назад, так и сыпал ими, хорошо зная, что если он и ошибется, то никто из слушателей промаха не заметит.
— В Астраханской губернии — двести шестнадцать тысяч казахов, в Уральской — четыреста двенадцать тысяч, в Тургайской — сто тридцать восемь тысяч, в Акмолинской — триста сорок одна тысяча, в Семипалатинской, где вы живете, — пятьсот сорок семь тысяч, в Джетысу — шестьсот тысяч. А на берегах Сыр-Дарьи — в Туркестане и около Ташкента — семьсот тринадцать тысяч казахов!
Азимхан торжествующе посмотрел на своих слушателей, а охмелевшие от кумыса хвастливые пустобрехи — бии, волостные управители и баи, перебивая друг друга, загомонили:
— Как много казахов! Кто их только считал!
— Откуда он все это знает!
— Тот, кто смог все это узнать и запомнить, достоин стать главой всех казахов!
— Ни у кого нет такой
— Ни один казах, даже самый умный, не сумел пересчитать всех казахов, а он вот пересчитал!
— Он это не зря сделал! Видно, хочет объединить весь казахский народ! — переговаривались между собой Жанатай, Самен, Азимбай, Шубар.
Азимхан, приметив восхищение слушателей, продолжал сыпать цифрами, которые, видимо, выучил наизусть:
— Есть еще казахи уральские и тургайские, живущие возле Уральских гор, — их около сорока тысяч! Они населяют уезды Верхне-Уральский, Челябинский и Троицкий. Тысячи казахов проживают в Хивинском ханстве. Около сорока тысяч казахов нашли приют в Туркмении, на берегу Аму-Дарьи, в Самаркандской области — двадцать а на берегах Каспия более сорока тысяч казахов. Даже на Китайской земле, на берегу реки Кара-Иртыш, на юге Алтая, на севере и юге Тарбагатая — Сауыра живет много казахов…
Азимхан, рассказывая, делил их на жузы и называл десятки родов, обнаружив исключительную память. Ошеломленные тобыктинские баи, разинув рты, только головами качали.
— Дай бог тебе успеха в жизни, дорогой Азимхан! — сказал Уразбай. — Даже не знаю, как и благодарить тебя за удовольствие, которое мы получили от твоих полезных рассказов за эти десять дней! Ты настоящий хан для казахов, и я с радостью назовусь твоим рабом. Есть у нас люди, которые любят кичиться своим умом и ученостью, да где им равняться с тобой! Пусть уж лучше они питаются милостыней от твоих знаний!
И Уразбай подмигнул Жиренше, кивком головы показав в сторону Азимбая. Он давал понять, что имеет в виду своего давнишнего недруга Абая.
Проведя всю ночь в восхвалении достоинств Азимхана, гости начали расходиться по отведенным им юртам. Шубар нарочно задержался, он хотел побеседовать с молодым тюре. Оставшись наедине, они сразу же заговорили об Абае.
Правда ли, что он пишет стихи и знает по-русски? — спросил Азимхан.
Хвалить Абая Шубару не позволила привычная зависть, но соврать он тоже не смог и ответил уклончиво, словно не желая из скромности славословить свою родню.
— По-русски кое-что знает!
Но Азимхан уже не раз слышал об Абае и задал прямой вопрос:
— Говорят, Абай переводит Пушкина, Лермонтова и создает песни из их стихотворений.
Шубар понял, что ему придется говорить правду.
— Да, Абай переводит, — ответил он кратко.
— А вы знаете стихи Пушкина и Лермонтова в переводе Абая?
Шубар понял, что песни Абая могут послужить хорошим поводом для более близкого знакомства с Азимханом и ответил:
— Знаю.
— А нельзя ли мне их послушать? Приходите завтра ко мне.
Шубар кивнул головой, и они расстались.
В прошлом году в начале лета Азимхан ехал из Петербурга в Семипалатинск и через Семейтауские горы направился в Каркаралы. По дороге ему пришлось остановиться на ночлег у богатого бая из рода Бура. Наступил вечер, и в соседней юрте, наверное отау, выделенной для молодежи, началось шумное веселье с песнями. Оказывается, в аул приехал жених со своим другом певцом Кокеном, которого хорошо знали все жители округи. Азимхан упросил хозяина вызвать приезжего певца, и тот явился с домброй. У него были, веселые глаза и приятное, полное бледно-матовое лицо, обрамленное черной бородкой. Не сказав ни слова, он сразу запел: