Путь Абая. Том 2
Шрифт:
Пока тобыктинцы доскакали до кокенских табунов, многоголосый шум поднял всех жителей округи от мала до велика, и они дружно встретили стремительную лавину всадников, во главе которых мчались Беспесбай, Дубай, Кусен и Саптаяк.
— На-за-ад! — прогремело гулкое эхо над озером.
Бостан занес над головой дубину, его примеру последовали Енсебай и Марка. Кокенские жигиты густым потоком ринулись вслед за ними на врагов. Первый натиск тобыктинцев был приостановлен. Послышались сухие удары шокпаров, соилов и дубовых пик.
Бостан и Беспесбай столкнулись в этой схватке первыми, обменявшись сильными ударами соилов. Обе
Долго длилась первая схватка, много голов было разбито соилами, много жигитов слетело с коней.
Когда ожила онемевшая рука, Бостан с криком: «Бей их!» — вновь возглавил ожесточенную битву. Увидев его в гуще дерущихся, снова кинулся в бой и разъяренный Беспесбай, крепко обвязавший свою раненую голову кушаком. В первую же минуту он двумя ударами дубины свалил двух табунщиков, подвернувшихся ему под руку.
Кровопролитное сражение шло всю ночь и продолжалось утром. Солнце поднялось над горизонтом на длину пики, а озлобленные противники яростно били друг друга, ожесточаясь с каждой минутой все более и более.
Хитер и изворотлив был главарь тобыктинских барымтачей, но и Бостан оказался не простофилей, он предусмотрел все, что нужно и можно было предусмотреть, а главное — правильно поступил, сбив табуны всех тридцати аулов в один огромный косяк. Табунщики и бойцы, собранные вместе, представляли собой грозную силу.
Сто тобыктинских жигитов на отборных скакунах, думавшие угнать весь табун целиком, не увидели ни одной лошади. Пока они доскакали до табуна, кокенцы, напав на них внезапно сбоку, так смело ринулись в наступление, что пришлось оставить всякую мысль об угоне коней, а думать лишь о том, как бы побыстрее унести ноги.
Беспесбай и Саптаяк все же сделали отчаянную попытку прорваться к табуну, но наперерез им кинулись многочисленные жигиты кокенского аула. А с тыла на тобыктинцев, почти наступая на копыта их коней, уже мчались грозные мстители, оглашая степь воинственным криком:
— Аттан! Аттан!
Беспесбай, Саптаяк и Дубай дали понять друг другу, что наступила пора спасать собственную шкуру. О новом нападении и думать не приходилось. Они повернули коней и закричали:
— Назад! Не попадайся в плен! Назад!
Увидев своих удирающих главарей, тобыктинцы поняли, что дело проиграно, и кинулись вслед за ними.
За время боя человек десять тобыктинских жигитов потеряли коней и сейчас, покалеченные, подгоняемые страхом плена, путаясь в ногах лошадей, бежали за всадниками, умоляя взять их с собой. Но лишь четырех счастливчиков успели тобыктинцы подхватить на скаку и посадить на крупы своих лошадей.
Так, не сумев взять ни одного жеребенка, налетчики бежали восвояси, на первых порах даже потеряв представление о том, куда они, собственно, скачут. Уаки гнали их до широкого перевала Кокен за лощиной Хандара, продолжая избивать на ходу. Только перевалив
Ряды их сильно поредели, тринадцать человек попали в плен, не хватало свыше двадцати коней, у многих жигитов были разбиты головы, иные лежали без памяти. У всех, были измученные, изможденные лица, украшенные кровоподтеками и синяками.
Беспесбай в бою потерял треух. Распухший лоб его был туго перевязан поясным платком, кровь на нем запеклась коричневой коркой, а по бороде, алея, стекала свежая. С вывихнутым плечом, опираясь грудью на нагайку, еле держался в седле Саптаяк. Очень плохо было Жаркинбаю, Дубаю и Кулайгыру. У одного из них было изуродовано лицо, у другого кровоточило колено, третий выплевывал изо рта выбитые зубы.
Крепко досталось пяти главарям, но все же им удалось вовремя унести ноги и избежать плена. Куда хуже было тем, кто попал в руки кокенцев. А это были как раз наименее виновные в набеге тобыктинские бедняки: пастухи, табунщики, скотники, дояры, лишь волею своих хозяев оказавшиеся в шайке барымтачей. На их головы и обрушилась вся тяжесть беды, накликанной тобыктинскими главарями на мирных жителей Уака.
Огромная шайка конокрадов, опьяненная уразбаевским кумысом, выступала в поход, предвкушая легкую победу, а сейчас, потерпев поражение, она уныло тащилась в обратный путь.
Побежденным и разбитым оказался не только посланный Уразбаем отряд жигитов, уаки нанесли поражение самому Уразбаю и его приближенным — Жиренше, Абралы, Такежану. Сейчас эти люди, сеявшие вокруг себя беду и несчастье, оказались опозоренными перед сородичами.
Урочища Бугылы славятся обилием воды и хорошими травами. Глазом не окинешь равнину, посередине которой возвышается одинокая большая гора Улкен [148] Коксенгир. Откуда бы ни смотреть на нее с расстояния пробега коня, так и кажется, что она зовет: «Я тут!» А если посмотришь издалека — в мареве безбрежной степи гора покажется синей, как медный купорос. Сколько высоких гор подняли свои вершины за Чингизом — Бугылы, Машан или Акшатау, Кара-Шокы или Тезека, но они не притягивают глаз такой заманчивой синевой, как Улкен Коксенгир. Должно быть, потому, что вокруг теснятся другие сопки и скалы, эти горы, сливаясь с ними, не выделяются из общей цепи.
148
Улкен — большой.
У подножья Коксенгира, особенно с северной его стороны, летом селится много аулов, выезжающих на жайляу. Гора богата родниками и ключами, вода в них, стекая по склону, образует ручьи, бегущие по влажной равнине. Хороши здесь заливные луга, удобны пастбища, а в прохладном горном воздухе нет никакой мошкары, обычно изнуряющей скот.
Каждое лето приезжают на Коксенгир многочисленные аулы Карамырза, Тасболат и Есболат, но в этом году здесь небывалый наплыв кочевников. В центре Тобыктинской волости Бугылы вот уже десятый день происходит необычайно большой сбор. Это не очередные выборы волостных или съезд, и даже не шербешнай и не торжественные поминки. Нет, здесь происходило нечто из ряда вон выходящее, чему местное население дало имя «санак» и что по-русски называлось переписью.