Путь Базилио
Шрифт:
Как выяснилось, он был привязан к странному предмету наподобие столба с поперечиной. Даже в лунном свете было видно, что дерево очень, очень старое — и, судя по запаху, чем-то пропитанное. На поперечине чернели буквы — «KATYN» [54] . Ниже виднелись полустёртые квадратики — следы работы шредеров-буквоедов. Козёл понял, что вещь дохомокостная и почувствовал нечто вроде уважения к старине.
Тут лежащий под герром Хозеншайзером мутант дёрнулся. Козлу это не понравилось. Немного подумав, он нагнулся и перерезал обоим глотки [55] , — мимоходом отметив, что старые привычки быстро возвращаются. После чего тщательно обшмонал трупы.
54
На поперечине чернели буквы - «KATYN» - Судя по всему, в распоряжение злодея-антиквара Пиздаускаса попал один из так называемых «катынских крестов», установленных в Польше в конце XX - начале XXI века. Каким образом столь древняя вещь сохранилась и какими путями попала в лавку собирателя редкостей, установить уже не представляется возможным.
55
...перерезал обоим глотки...– Некоторые читатели, знакомые с темой, спрашивали автора, зачем использовать такой грязный и малоэффективный способ умерщвления оппонента, когда проще и легче кольнуть ножиком под ребро. Стоит, однако, иметь в виду, что анатомия мутантов крайне разнообразна, так что никогда нельзя быть уверенным, что проникающее ранение заденет по-настоящему важные органы. С горлом в этом смысле всё гораздо надёжнее: у всех А-основ трахея располагается в одном месте. Проблемы могут возникнуть только с инсектоидами.
У Намбы Сикса с собой не было ничего стоящего: немного золота, чековая книжка и служебное удостоверение на имя Бориса Шестера, гауптвахтмейстера в отставке, ветерана-инвалида мунициальной службы четвёртой категории, имеющего право на соответствующие статусу льготы. Герр Хозеншайзер, напротив, носил с собой увесистый кошель, целую кипу разнообразных документов (все именные, с вычурными печатями и тщательно вырисованными портретиками господина криминальсекретаря), платиновую зажигалку с гравировкой «От неравнодушных коллег», скидочную карточку кафешантана «Под бубном» и сложенную вчетверо записку от некоей Сисси, судя по отдушке и фривольной розовой бумаге — мандалайки. Покойник был явно не дурак пожить. Деньги козёл забрал, а потом, подумав, прихватил и бриллиантовые запонки, украшавшие запястья покойного криминальсекретаря. Он прекрасно понимал, что камни хранят ауры убийцы и жертвы, но решил, что сможет их сбыть где-нибудь подальше от Бибердорфа. Вернуться сюда ему было не суждено при любом раскладе.
Потом он осмотрел оба помещения. Никаких особых сокровищ, увы, не обнаружилось, кроме разве что банки с притёртой крышкой и полусодранной этикеткой, на которой можно было прочесть слова«…лонгированного действ…». От банки шёл слабый химический аромат. Козёл его вспомнил — и открывать крышку не стал. Ещё он нашёл на магазинной полке собственный меч и тросточку, уже с ценниками. Разозлившись на такое нахальство, козёл в сердцах шваркнул об пол ту самую чернильницу, коей некогда бахвалился владелец заведения. К его удивлению, из чернильницы выкатилась монетка — золотой соверен старинной чеканки. Хозяйственный Септимий не поленился его поднять и отправить в подсумок.
Теперь нужно было уходить. Попандопулос решил это сделать красиво.
Козёл нашёл небольшой медный тазик, набрал воды, поставил на табуретку. Прикрыл его листом тонкого вощёного картона с прилавка и положил сверху «карбид» — слегка надтреснутый, но всё ещё, как он надеялся, годный. Под табуретку он насыпал ворох бумаги и всякого горючего хлама. Последний раз осмотрелся, примостил за спиной ножны, подцепил подсумки. Попрыгал, проверяя, хорошо ли всё сидит. Щёлкнул зажигалкой герра Хозеншайзера, поджёг бумагу. На всякий случай подпалил ещё и занавеску, а зажигалку оставил гореть под этажеркой. Вышел, прикрыв дверь, и пошёл — быстро, но не переходя на бег — вдоль Brustdr"usentumorstrasse, стараясь держаться в лунной тени.
Расчёт козла был прост — на бумагу рано или поздно упадёт что-нибудь тяжёлое или горящее, и камень окунётся в воду. Будет большой бабах. Ну или не будет. В таком случае своё дело сделает огонь. Так или иначе, когда господин Пиздаускас вернётся, его будут поджидать лишь угольки да головешки.
Он пересёк Galaktosediabetestrasse и собирался нырнуть в давно присмотренную на всякий случай подворотню, когда за спиной грохнуло.
Глава 47, в которой почтеннейший из наших героев сначала пытается следовать древним традициям, а в итоге пополняет команду
ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ
Гермиона, пишу из Дворца. Только что Верховная утвердила приказ о назначении Бекки Биркин-Клатч первой заместительницей председательницы Комиссии по энергетике.
Мне предложена работа в Промышленном Совещании. Я соглашусь, если получу достаточные полномочия.
Бекки и Альбертина покинут Понивилль послезавтра. Ты должна их сопровождать. По дороге введи Бекки в курс дела, без технических подробностей.
Я настоятельно рекомендую тебе нормализовать отношения с Молли Драпезой. Пока меня нет — держись за её хвост.
Постарайся смягчить её позицию по отношению к Бекки. Делить им теперь нечего, а у Драпезы огромные связи.
Целую. Мама.
PS. Я не могу серьёзно относиться к твоей вздорной фантазии остаться в Понивилле работать на каком-то там заводе. После Комиссии это означает падение статуса, причём не только твоего, но и семьи в целом. Постарайся больше не удивлять меня таким образом. Мама.
Арлекин был в печали, в обиде. Обиднее же всего было то, что свою печаль он заслужил. И знал о том. И не мог развидеть это — ну или хотя бы забыть.
Как обычно, началось всё с Пьеро. С ним вообще были проблемы. Похоже, диета из айса, крекеров, анального секса и газировки, на которой его держали последнее время, начала-таки сказываться: тяпнутый чудил, и чудил всё затейливее.
Первые симптомчики имели место ночью — точнее, под утро. У Пьеро случился плохой приход, он метался на кровати и кричал: «Котинька! Котинька! Не ходи! Не верь! Она обманная! Котинька, не ходи туда!» — и тому подобную чепуху. В конце концов он заорал непонятное «Хик Родос!!!» [56] — после чего сам упал с кровати, покатился по полу, забился в угол за портьеру. И там, за портьерою, проблямудел окончательно, бесповоротно.
56
В конце концов он заорал непонятное «Хик Родос!!!»– Пьеро, видимо, имеет в виду известное латинское выражение «hic Rhodus, hic salta» («здесь Родос, здесь прыгай»). Восходит к басне Эзопа «Хвастливый пятиборец». Значение: не стоит ссылаться на предыдущие заслуги, лучше покажи свои возможности здесь и сейчас.
Кому адресованы эти слова Пьеро, и что они означают - читатель вряд ли сразу поймёт, но чуть позже, возможно, вспомнит.
Арлекин таких сцен уже насмотрелся. Так что он просто вздохнул, укутался до ушей в одеяло, перевернулся на другой бок и заснул. Сквозь сон он слышал, как Пьеро ползает на четвереньках по комнате, читает гадкие стихи и тихонько всхлипавает, ударяясь в темноте о мебель.
Проснувшись, Арле обнаружил на стене номера выведенную кровью надпись — «Голова это нога которая разучилась ходить». Автора афоризма в номере не было. В конце концов Арлекин нашёл его в коридоре под шифоньером. Пьеро, каким-то чудом забившийся в узкую щель, пускал слюни и тихо повторял — «итить… итить… итить…» Пришлось звать на помощь дежурную. Она пришла — молодая смешливая няша, подрабатывающая в гостинице, чтобы оплатить обучение на филфаке — с двумя медведями, которые подняли шифоньер и извлекли оттуда забуянившего постояльца. Тот — окровавленный, бессмысленный, тщедушный — не сопротивлялся, и даже полез целовать медведям ноги, лепеча, что он только что постиг смысл страдания, который состоит в очищении от неврозов, и что всем и прямо сейчас необходимо немедленно пострадать. Тут из него попёрло эмо-поле, да такое, что медведи уронили шифоньер и заревели в голос, перебудив постоялиц в ближних номерах. Дежурная, в свою очередь, горестно обоссалась, потом обильно прослезилась, назвала Пьеро «бедненьким» и уволокла к себе. Арлекин вздохнул с облегчением. Поняша была мягкосердечно-податлива, чем все окружающие беззастенчиво и пользовались. Арле только надеялся, что она не будет пытаться няшить Пьерика. Ничем хорошим это кончиться не могло.
Однако ж после утренних треволнений дела пошли веселее. Карабас, внезапно добрый, позвал всех разумных и вменяемых членов команды — то есть Напсибыпытретеня и Арле — в свой номер на ранний ланч. Такое единение с коллективом он себе позволял не часто, и всегда со смыслом. Арлекин это знал и шёл к шефу со смешанными чувствами, ожидая то ли пиздеца, то ли какого-нибудь нежданного счастья.
Случилось второе. Бар Раббас, с наслаждением уплетая репу, маринованную в меду — к этому поняшьему лакомству раввин успел пристраститься — сообщил, что выступлений в ближайшее время не будет. По каковой причине он намерен и сам хорошенько отдохнуть, и команде дать роздых. Во всяком случае — на сегодня-завтра. Если кому-то для отдыха и развлечений нужны средства, он готов ими снабдить. Разумется, в пределах разумного.
Напсибыпытретень оживился и сообщил, что в таком случае он намерен немедленно отобедать в «Сахарной косточке». Это было элитное заведение при отеле, вообще-то предназначенное для домашних любимцев — от котегов до пекинесов. Арлекин считал, что есть из той же кормушки, откуда хомячит безмозглый электорат — западло. Напси на жизнь смотрел кинически и интересовался исключительно содержимым кормушки. В «Косточке» кормили отменно. Проблема была в заоблачных ценах: ни одна мисочка там не стоила дешевле пяти соверенов. С точки зрения Арлекина, это выходило за пределы разумного, да и вообще за всякие пределы. Однако Карабас без звука вытащил из-под стола тяжёленький мешочек и отдал его пёсику. Который даже не поблагодарил — во всяком случае, вслух.