Путь бумеранга

В детстве Верон прочитал историю китайского мудреца, которому приснился яркий сон, где он порхал по миру бабочкой. Сон был настолько реалистичным, что до конца жизни мудрец остался в сомнении, кто же он на самом деле – китаец, которому снится, что он бабочка, либо бабочка,

которой снится, что она китаец.

Перед самим Вероном всю жизнь стояла другая дилемма, ничуть не мельче древнекитайской. Просыпаясь каждое утро, он ощущал свои веки не крыльями бабочки, а театральным занавесом, но никак не мог окончательно определиться, с какой стороны находится сцена.

В то утро веки поднялись, как обычно, подобно занавесу. Первым, что увидел Верон, оказалась обнажённая женская грудь, и её образ разместился в голове так же легко и удобно, как в ладонях. Прямо каждому полушарию – по полушарию.

Пробуждение всегда похоже на маленькое рождение, и на пороге жизни нас, как правило, встречает женская грудь. От этой мысли начало дня сразу наполнилось ароматом обещания, но запах оказался нестойким. Спящая девушка, безусловно, выглядела приятным началом очередной серии многолетнего спектакля, хуже было другое – нежные линии перед глазами никак не гармонировали с дальнейшим мысленным прибоем.

Верон перевёл взгляд на кирпичную стену, уходящую под высокий белый потолок в просторной спальне его лофта, на полуопущенные жалюзи, сквозь которые уже пробивался дневной свет, и снова на обнажённую грудь, с нарастающим чувством непростительной задержки в буднях. Он будто плыл к двум чудесным холмам, которые сейчас открылись перед глазами, весь последний год, чтобы на финише этот безупречный ландшафт произвёл неожиданный эффект – Верон внезапно ощутил, насколько внутри него замедлилось, если не сказать остановилось, течение жизни. Хотя все последние месяцы жизнь на внешней сцене текла очень бурно и хитроумные финансовые схемы приносили хорошие деньги, всё это лишь искусно маскировало суть вопроса: кто кого и во что превращает – Верон ли делает схемы жизнью, либо Схема переводит Верона в свой придаток.

Накануне был взят крутой жизненный пик с приличным призовым фондом, и ночной маршрут в компании хмельных партнёров, держащих Бога за бороду, соединил самые дорогие и пафосные клубы. А под утро очаровательное создание, пластичное и лёгкое, как звёздный ветер, протанцевало в проёме огромного окна в пол, на фоне чёрного неба, разбрасывая одежду по спальне Верона, и теперь, едва прикрытое тонким одеялом, слегка улыбалось во сне.

Глядя на эту сонную улыбку и чувствуя всё ещё идущий от простыни жар, Верон не мог не признать, что девушка по-настоящему любила дарить и принимать наслаждение, но при всей своей фееричности растаявшая ночь тоже относилась к будням – мозг, освобождённый от обдумывания массы деталей, осознавал это с холодной ясностью. Возникшая пустота была приятным ощущением, но Верон знал, что Схема лишь даёт паузу для более продуктивной эксплуатации. Пройдёт несколько дней, и она напомнит о себе звонками партнёров, новыми выгодными проектами и миражами новых жизненных пиков.

Что-то изменилось этой ночью, и хотя Верон не мог пока определить, что именно, он вдруг решил не разменивать жизнь на будни даже за очень большие деньги. Это было невероятно просто и верно, без всяких доказательств. И как всегда бывает при решении, которое внезапно приходит отовсюду – из глубин существа и из всего окружающего мира, – ему сразу стало легко, и вначале едва ощутимо, но с каждым вдохом всё мощнее, он стал наполняться струёй праздника.

Под напором этой живительной струи будто слетела вся шелуха, толкнув Верона к спящей девушке. Она распласталась и обвила

его тело ещё во сне – её темперамент, похоже, был на взрыве в любом состоянии, и к тому же утренний свет, что случалось далеко не со всеми ночными гостьями, никак не отразился на привлекательности. Сторонний зритель, появись он в спальне по любую сторону занавеса, наверняка отметил бы удивительную синхронность и вдохновение. Девушка стонала и двигалась с закрытыми глазами, прижимая Верона к себе, и ещё сильнее зажмурилась в конце, не желая выплёскивать ни капли содрогающего её удовольствия.

Потом ещё какое-то время она не давала телам расплестись, вздрагивая и улыбаясь. Наконец её ресницы дрогнули, медленно поднялись, и карие звёзды, беззащитные и безумно прекрасные, непонимающе посмотрели сквозь Верона. Этот взгляд был полон всем откровением новорождённого мира. Верон подумал, что там, откуда она вынырнула, компанию ей вполне мог составить и кто- то другой, что, впрочем, его нисколько не задевало – он всегда считал, что каждый сам хозяин своих наслаждений. Она смотрела в его глаза, не сразу отпуская, и взгляд прояснялся благодарностью.

Верон улыбнулся такому чистому послевкусию, встал с необъятной низкой кровати, напоминавшей платформу, и внезапно замер. Это было похоже на вспышку памяти, которая на несколько секунд заморозила его прямо посреди движения. Он вспомнил этот взгляд, однажды в жизни точно так же прошедший навылет и затянувший в череду очень странных событий.

Верон направился к стеклянной перегородке, отделяющей душевую от спальни, и, встав под прохладные струи, мысленно заскользил в неожиданном дежавю. Год назад, после одной неожиданной встречи, все сцены его мира заколебались так, что едва не разнеслись в щепки, и вдруг сегодня, сразу после желания покончить с буднями, он встречает тот же взгляд. Глаза были другими, и девушка – другая, но взгляд он не мог спутать ни с чем.

Верон встряхнул головой и усилил напор, подставляя макушку и лицо под струи воды. От этого голубая плитка стала выглядеть размытой, плоская стена обрела объём, и воспоминания легко унесли в бездонную глубину неба.

Тогда, год назад, Верон лежал спиной прямо на песке, на морском берегу, и, раскинув руки в стороны, смотрел в бесконечную воздушную бухту. Можно было считать, что она сверху, но можно было ощущать распахнутую пустоту и под собой – только тяготение огромного шара удерживало от падения или взлёта.

Единственное облако оживляло небесные просторы. Оно как раз заслонило солнце, давая Верону возможность, не закрывая глаз, лениво размышлять об относительности верха и низа. Белые очертания облака удивительно точно создавали образ летящей по голубой пустыне пумы – голова, гибкое тело, застывшие в прыжке лапы и даже хвост.

Это была первая белая пума, увиденная Вероном, хотя с обратной стороны она вполне могла быть и привычно чёрной, как на впечатанном в зрительную память рекламном логотипе. Потом Верон вспомнил, что чёрный цвет принадлежал скорее пантерам, но в слове «пума» ощущалось гораздо больше мягкого изящества, да и небесная пума обладала таким совершенством, что могла позволить себе любой цвет.

Она слегка пригнула голову, будто взглянув на Землю, и солнечные стрелы заставили Верона зажмуриться. Он приподнялся на локтях, открыл глаза и в первый момент решил, что снова видит пуму. Её окрас сменился золотистым, но поза осталась прежней – в прибрежной волне изогнулась девушка, она смеялась и позировала подруге с фотоаппаратом. Кроме цвета, пожалуй, лишь отсутствие хвоста отличало обе картины, но девушку это не портило. Совершенство небесной пумы полностью отразилось в покрытых загаром формах и привлекло внимание не одного Верона.