Путь человека по хасидскому учению
Шрифт:
В один из дней Хануки рабби Нахум, сын рабби из Ружина, пришел неожиданно в дом учения и застал учеников за игрой в шашки, как и было принято в эти дни. Увидев цадика, они смутились и перестали играть. Но цадик приветливо кивнул им и спросил: «А правила игры в шашки вы знаете?» Те совсем оробели и не могли выдавить ни слова, так что он сам ответил за них: «Вот вам эти правила. Во-первых, не делать двух ходов сразу. Во-вторых, ходить только вперед. В-третьих, если ты добрался до самого верха, в дамки, то можешь ходить куда хочешь». Однако было бы глубокой ошибкой, говоря о единении души, понимать под словом «душа» нечто отдельное, но не всего человека, объемлющего и тело и дух. Душа не может быть по-настоящему едина, если в это единство не вливаются все телесные силы, все члены нашего тела. Стих Писания: «Все, что может рука твоя делать, по силам делай» [Эккл. 9:10] Баал Шем Тов толковал следующим образом: всякое действие, которое ты совершаешь, совершай каждой клеточкой тела твоего — что означает, что и все телесное существо человека должно соучаствовать в его деяниях, ничему в нем не дано остаться безучастным. Если человек стал таким единством плоти и духа, то деяния его воистину цельны.
IV. НАЧНИ С СЕБЯ
Как-то рабби Ицхака из Ворки посетили несколько богатых и влиятельных евреев.
Эта история затрагивает одну из самых глубоких и сложных проблем нашей жизни: подлинный источник конфликтов между людьми. Обычно проявления конфликта объясняют мотивами, кои находящиеся во вражде считают поводом для ссоры, а также породившими эти мотивы объективными ситуациями и процессами, касающимися обеих вовлеченных в конфликт сторон; либо подходят к делу аналитически, пытаясь исследовать бессознательные комплексы, к которым данные мотивы относятся как симптомы болезни к органическим нарушениям. Хасидов роднит с последним воззрением то, что и они от проблем внешней жизни отсылают к проблемам жизни внутренней. Однако в двух существенных моментах оба эти воззрения отличаются друг от друга: один из них — принципиальный, а другой — практический, но он еще важнее. Принципиальное отличие состоит в том, что хасидское учение не сводится к исследованию отдельных душевных переживаний, а имеет в виду всего человека. Речь здесь идет вовсе не о различии количественном. Напротив того. Здесь подчеркивается, что выхватывание отдельных разрозненных элементов и процессов из целого всегда мешает схватыванию самой цельности и что к истинному обновлению, к истинному исцелению сначала каждого человека в отдельности, а затем и отношений между ним и его ближними может привести только понимание цельности как таковой. (Выражаясь парадоксально: поиск центра тяжести сдвигает его и поэтому делает тщетными все попытки преодолеть и самые проблемы.) Однако это не значит, что не все феномены души могут быть рассмотрены; но ни один из них нельзя помещать в центр рассмотрения, пытаясь вывести из него все прочие; напротив, следует охватить все точки сразу, но не порознь, а в их живой взаимосвязи.
Что же касается отличия практического, то человек рассматривается здесь не как объект исследования, а призван «исправить самого себя». Человек должен сперва сам осознать, что конфликтные ситуации, которые возникают между ним и другими людьми, являются только последствиями конфликта в его собственной душе, и его-то пусть он и пытается преодолеть, дабы, представ перед своими ближними изменившимся и умиротворенным, вступить с ними в новые, изменившиеся отношения.
Но человек по своей природе норовит избежать этого решающего поворота, который в высшей степени болезнен для его привычного отношения к миру, и всякому, кто взывает к нему, будь это даже его собственная душа, он предъявляет факт: в любом конфликте участвуют двое; так что если от одного потребовать, чтобы он искал причины конфликта внутри самого себя, то этого же следует потребовать и от другого. Но как раз такое видение, когда человек рассматривает себя только как индивидуума, противопоставленного другим, а не как самостоятельную личность, чье обновление может способствовать обновлению мира, — как раз такое видение и заключает в себе основную ошибку, от которой предостерегает хасидское учение. Нужно просто начать с себя самого, и пусть в эту минуту меня ничто больше не беспокоит, кроме самого начала. Всякая другая установка отклонит меня в сторону, ослабит решимость, сорвет дерзновенность начинания. Архимедова точка опоры, при помощи которой я со своего места могу сдвинуть мир, есть обновление меня самого; если вместо нее я обопрусь на две точки сразу: в собственной душе и в душе своего ближнего, находящегося со мной в конфликте, то тотчас утрачу ту единственную, на которую мне уже открылась перспектива. Рабби Буним учил: «Наши мудрецы говорят: «Ищи мира в своем собственном доме». Мира нельзя искать нигде, кроме себя самого, покуда не отыщешь его там. В псалмах читаем: «Нет здорового места в плоти моей из-за гнева Твоего» [38:4]. Лишь обретя мир в себе самом, не прежде, человек сможет приступить к поискам его во всем мире».
Однако история, от которой я отправлялся, не довольствуется простым указанием, что действительный источник внешних конфликтов есть конфликт внутренний. В приводимом в ней изречении Баал Шем Това точно сказано, в чем же заключается этот все определяющий внутренний конфликт. Это конфликт между тремя началами, составляющими сущность и жизнь человека: мыслью, словом и действием. Любой конфликт между мной и моими ближними вызван несоответствием моих слов мыслям, а дел — словам. Именно это несоответствие все больше и больше запутывает и отравляет отношения между мной и моими ближними, и я, будучи во внутреннем разладе с собою, уже не в силах более с ним совладать и, вопреки всяческим иллюзиям, становлюсь безвольным рабом его. Наша противоречивость, наша ложь — вот что взращивает конфликтные ситуации, и мы вручаем им власть над собой, покуда они не поработят нас. Отсюда нет иного выхода, кроме осознания неизбежного поворота: все зависит только от меня самого — и воли к такому повороту: я хочу исправить самого себя.
Чтобы человек мог совершить это великое дело, он должен, оставив мелочную суету своей жизни, прийти к самому себе, он должен найти себя самого, но не простенькое «я» эгоцентричного индивида, а глубинную суть своей в миру живущей личности. Но и этому противится весь уклад нашей жизни.
Хочу завершить эту главу старинной шуткой, ожившей в устах одного цадика.
Рабби Ханох рассказывал: «Жил-был когда-то один дурень, до того глупый, что его прозвали Голем. По утрам, когда он просыпался, ему стоило такого труда найти свою одежду, что вечерами, вспоминая об этом, он боялся ложиться спать. Наконец однажды вечером он собрался с духом, взял карандаш и бумагу и, раздеваясь перед сном, записал, какую часть одежды куда положил. Утром он радостно вынул записку и стал читать: «Шапка» — вот она, он тут же нахлобучил ее, «штаны» — вот они — он натянул и их, и т. д., пока не надел на себя все. «Ну а сам-то я где? — в смущении спросил он. — Куда же сам-то я подевался?» Напрасно он все искал да искал, себя найти он не мог. Так и с нами бывает», — заключил рабби.
V. НЕ ЗАНИМАЙСЯ СОБОЙ
Когда рабби Хаим из Цанза женил своего сына на дочери рабби Элиезера, на другой же день после свадьбы он навестил отца новобрачной и сказал ему: «Сват, мы породнилась, и теперь я могу открыть Вам, что мучает мое сердце. Посмотрите, волосы мои и борода совсем седые, а я так и не совершил ни разу раскаяния». «Ах, сват, — ответил ему рабби Элиезер. — Вы только о себе и думаете. Забудьте себя и подумайте о мире!»
Сказанное здесь противоречит на первый взгляд всему, что я до сих пор излагал из учения хасидов. Мы слышали, что каждый должен заняться самоосмыслением, каждому надлежит избрать для себя особый путь, каждый должен сущность свою привести к единству и начать при этом с самого себя; и вдруг нам говорят, что себя самого нужно как раз забыть.
Однако стоит лишь чуть прислушаться, и сказанное не то что не будет противоречить всему остальному, но впишется в целое как его необходимое звено, как необходимый на своем месте этап. Нужно только задать себе один вопрос: «Зачем?» Зачем я должен осмысливать самого себя? Зачем я должен избирать для себя особый путь, зачем же мне сущность свою приводить к единству? Ответом будет: не ради себя самого. Поэтому и было уже сказано: начни с самого себя. Начни с себя, но не собой закончи; сделай себя исходной, но не конечной точкой; постигай себя, но не занимайся собой постоянно. Мы видели, как цадик, мудрый, благочестивый, щедрый на добрые дела, уже на старости лет упрекает себя, что поистине еще не раскаялся. В последовавшем ответе явно подразумевается, что грехи свои он преувеличивает, а раскаяние, которое совершал до сих пор, напротив того, преуменьшает. Сказано, однако, и нечто большее: ни к чему мучить себя постоянно тем, что ты сделал неладно, душевные силы, растрачиваемые на самоупреки, обрати лучше на деятельность во благо того мира, для которого ты предназначен. Займись не собой, а миром.
Во-первых, нужно хорошенько разобраться в том, что говорится здесь по поводу раскаяния. Раскаяние, как известно, занимает центральное место в понимании пути человеческого. Оно способно обновить человека изнутри и изменить его место в мире Божием, раскаявшийся может возвыситься над самым совершенным праведником, которому не ведома бездна греха. Но раскаяние означает здесь нечто гораздо большее, чем просто сокрушение в душе или покаяние на деле; оно означает, что человек, заблудившийся в чаще эгоцентризма и всегда бывший целью для самого себя, находит путь к Богу, переменив всю свою сущность; иными словами, он находит путь к исполнению той особой задачи, для которой Бог избрал именно его, этого особенного человека. Раскаяние лишь импульс, побуждающий к этой деятельной перемене себя; а кто все кается да кается, кто терзается, что недостаточно-де раскаяние его, — тот растрачивает лучшие свои силы, потребные для этой перемены. Выступая на Иом Кипур с проповедью, рабби из Гур в сильных и смелых выражениях призвал не заниматься самобичеванием: «Кто непрестанно обдумывает и обсуждает то зло, что некогда содеял, — сказал он, — у того постоянно на уме его же подлые дела, а ведь если у тебя что-то на уме, то и сам ты в этом пребываешь всею душою своею, и стало быть, пребывает такой человек в подлости: он, конечно, не сможет перемениться, ибо дух его огрубеет, и сердце покроется плесенью, и уныние охватит его. А то как же? В дерьме сколько ни копайся, оно дерьмом и останется. Согрешил ли, нет ли — что проку с этого на Небесах? Вместо покаянных дум я бы лучше в это же время нанизывал жемчужины, на радость Небесам. А посему и сказано: «Избегай зла и твори добро» — отвратись вовсе от злого, не оглядывайся на него и твори добро. Ты поступил не по правде? Так сделай теперь что-нибудь праведное. Урок нашей истории, однако, не сводится и к этому. Кто неустанно терзается, что-де не вполне еще покаялся, тот озабочен, по существу, спасением собственной души, т. е. своей личной судьбой в вечности». Хасидизм, отвергая подобное целеполагание, лишь делает выводы из традиционного еврейского учения. Как раз в этом и заключается один из главных пунктов, в которых христианство расходится с иудаизмом: в том, что высшей целью каждого человека оно сделало спасение собственной души. Для иудаизма же каждая человеческая душа — служебное звено в творении Божием, которое трудами рук человеческих должно стать вечным царством Его. Тем самым ни одна душа, в ее личном спасении, не положена целью себе самой. Хотя каждой душе и надлежит познать себя самое, очистить, усовершенствовать, но не ради самой себя — не земного своего счастья и не блаженства своего на Небесах, — но ради того дела, которое надлежит ей совершить для мира Божия. Забудь самого себя и подумай о мире. Направленность на спасение своей собственной души должно здесь понимать лишь как утонченнейшую форму направленности на самого себя. А это и есть то, что хасидизм самым решительным образом отвергает, в особенности для человека, который самого себя уже нашел и усовершенствовал. Рабби Буним учил: «В Торе сказано: «И взял Корах» [Числ. 16:18]. Что же он взял? Да себя самого он хотел взять — а потому что бы он ни делал, все никуда не годилось». Исходя из этого, вечному Кораху рабби Буним противопоставил вечного Моисея, «человека скромного» [Числ. 12:3], который в деяниях своих не оглядывается на себя. «В каждом поколении, — говорил он, — возрождается и душа Моисея, и душа Кораха. И если когда-нибудь душа Кораха добровольно подчинится душе Моисея, то Корах спасется». Так рабби Буним представляет себе историю рода человеческого на пути к спасению, видя в ней как бы взаимодействие между обоими типами людей — гордым, который, будь это и в самой возвышенной форме, думает только о себе, и смиренным, думающим прежде всего о мире. Только когда гордыня склонится пред смирением, она спасется, и только когда она спасется, спасется и весь мир.
А величайший из учеников рабби Бунима, поистине трагическая фигура среди цадиков, рабби Мендель из Коцка, обратился однажды к общине с такими словами: «Чего я требую от вас? Только трех вещей: «Не высовываться из себя, не соваться в другого и не думать все время о себе»». Это означает: во-первых, каждому надлежит беречь и свято охранять свою собственную душу во всем ее своеобразии и в назначенном ей месте, а не завидовать своеобразию и месту другого; во-вторых, каждому надлежит с почтением относиться к тайне души своего ближнего, а не проникать в нее, нагло любопытствуя и с корыстными намерениями; в-третьих, каждый, вступая в отношения с самим собой и со всем остальным миром, должен остерегаться ставить себя конечной целью.