Путь через равнину
Шрифт:
— Благодарю тебя, — сказала Эйла. — Не надо вставать. Джондалар, ей очень больно. Боюсь, что дальше будет еще хуже. Я хочу осмотреть ее руку.
— Рошарио, Эйла — целительница, дочь Дома Мамонта. Она хочет осмотреть твою руку.
— Целительница? Колдунья?
— Да. Разреши ей посмотреть.
— Конечно, но боюсь, что уже поздно.
Эйла как можно мягче ощупала руку и увидела, что была сделана какая-то попытка выпрямить кости, да и рана была чистой. Женщина лишь сморщилась, когда Эйла чуть приподняла руку, но не застонала. Эйла знала, что осмотр причиняет боль, но ей надо было определить положение костей под кожей.
— Рана уже заживает, но кости составлены неправильно. Постепенно она выздоровеет, но рука все же останется беспомощной и всегда будет болеть.
— Ты можешь что-нибудь сделать? — спросил Джондалар.
— Надеюсь. Может быть, слишком поздно, но руку придется еще раз ломать в том месте, где она срастается, и поставить кости правильно. Беда в том, что там, где кость срастается, она прочнее, чем где-либо. Есть возможность ошибки. Тогда у нее будет два перелома и много боли — и все зря.
Джондалар перевел. Наступила тишина. Наконец Рошарио проговорила:
— Если сломать в другом месте, хуже от этого все равно не будет.
— Но будет жуткая боль. И ради чего?
— А ради чего сейчас? Если ты соединишь кости правильно, я смогу пользоваться рукой?
— Ну, как прежде — нет, но кое-что ты делать сможешь. Трудно быть уверенным в чем-то.
Не сомневаясь ни секунды, Рошарио сказала:
— Если есть хоть какая-то возможность, что я буду владеть рукой, я хочу, чтобы ты сделала это. Я не боюсь боли. Боль — ерунда. Шарамудои должны иметь две руки, чтобы спуститься вниз к реке. Что толку в женщине — Шамудои, если она не может даже спуститься к пристани Рамудои?
Эйла прослушала перевод. Затем, прямо глядя женщине в глаза, сказала:
— Джондалар, скажи ей, что я попытаюсь помочь, объясни также, что иметь две руки — это не самое главное. Я знала человека с одной рукой и одним глазом, который жил с пользой и был любим и уважаем своим народом. Не сомневаюсь, что Рошарио сделала бы не меньше. Она не из тех, кто легко сдается. Что бы ни случилось, эта женщина будет жить по-прежнему и с пользой для других. Ее всегда будут уважать и любить.
Джондалар перевел. Рошарио поджала губы и кивнула. Глубоко вздохнув, она закрыла глаза.
Эйла встала, обдумывая, что надо делать.
— Джондалар, принеси мою сумку, ту, которая справа. И скажи Доландо, чтобы зачистил несколько небольших палок. Пусть разведет костер и приготовит сосуд, который ему не жалко, потому что варить в нем больше не придется. В нем я приготовлю сильное снадобье.
«Теперь надо найти снотворное. Иза обычно использовала дурман. Это сильная трава, она поможет перенести боль и к тому же действует как снотворное. У меня есть высушенный дурман, но лучше взять свежий… да-да, он же растет где-то рядом».
— Джондалар, пока ты ищешь мою сумку, я нарву колючих яблок, которые нам попались на пути сюда. Волк, ко мне.
Стоя у входа в жилище, Доландо смотрел на мужчину, женщину и волка. Он многое подметил в поведении зверя. И то, как он оставался рядом с женщиной, подчинялся ее жестам и как при каждом слове или движении женщины поднимал уши.
Когда люди и волк исчезли за поворотом отвесной стены, он обернулся к женщине на кровати. Впервые с тех пор, как Рошарио поскользнулась и упала, у него появился проблеск надежды.
Когда Эйла принесла корзину с растениями, она увидела приготовленные деревянные сосуды — один из них был наполнен водой, — ярко пылающий костер с камнями для разогрева и несколько лучин. Она благодарно кивнула Доландо. Затем в своей корзине она отыскала несколько чашек и сумку из выдры.
С помощью маленькой чашки она налила воды в сосуд, добавила несколько стеблей дурмана вместе с корнями. Выжидая, пока камни раскалятся, она выложила травы из своей сумки и выбрала несколько мешочков. Когда она складывала ненужное обратно в сумку, вошел Джондалар.
— Эйла, лошади чувствуют себя прекрасно, но я сказал людям, чтобы пока они держались подальше от них. — Он повернулся к Доландо: — Они иногда брыкаются и могут нечаянно задеть кого-нибудь. Со временем они привыкнут к людям, а те — к ним.
Вождь согласно кивнул, а Джондалар продолжал:
— Волк истомился без нас, к тому же кое-кто обеспокоен его появлением. Надо бы пустить его сюда.
— Конечно, я бы так и сделала, но боюсь, что Доландо и Рошарио будут против.
— Дайте вначале мне поговорить с Рошарио, — не слушая перевода, сказал Доландо.
Джондалар удивленно взглянул на него, но тут заговорила Эйла:
— Мне нужно измерить эти палочки, а затем ты, Доландо, сделаешь их гладкими, чтобы не было никаких заноз. — Она показала шероховатый камень. — Обточи их песчаником. У тебя есть мягкая кожа, чтобы я могла ее разрезать?
Доландо улыбнулся, отвлекаясь от невеселых мыслей.
— Этим мы и славимся, Эйла. Из шкуры серны мы выделываем самую мягкую кожу.
Джондалар удивился тому, что они говорят между собой, абсолютно не нуждаясь в переводе. Эйле было известно, что Доландо знаком с языком Мамутои, и сама уже использовала слова здешнего языка — «палочка» и «песчаник».
Они объяснили больной женщине, что у Эйлы есть друг, волк, и что она хочет, чтобы тот был в доме.
— Он полностью подчиняется Эйле, — сказал Доландо. — Он никому не причинит вреда.
Джондалар вновь подивился взаимопониманию между Доландо и Эйлой.