Путь "Чёрной молнии"
Шрифт:
— Ладно, Жека, давай договоримся так, ты подбирай себе в семью кого хочешь, я же — не лезу в твои дела. Пацана не трож, на том и разбежимся. Лады!
— Ладушки земляк, по рукам, — улыбался Жека.
— Я серьезно, Пархатый, за Серегу с тебя Крот спросит.
— Я уже три года эту зону топтал, когда Крот сюда припахал, так что, кое- кому здесь еще долго рогом упираться, чтобы достичь моего положения.
Сашка, видя, что добром дело не кончится, все-таки решил поговорить начистоту с Пархатым.
— Жека, ты любишь всех подчинять. Я смотрю, ты привык, что все пляшут под твою дудку, потому вокруг тебя и вьются не пацаны, а одни шестерки.
— А у тебя, какие методы?
— Я привык договариваться.
— С кем? С этим быдлом, с пехотой, которая с автоматом в карауле стояла.
— По-твоему они нелюди?! Не греби всех под одну гребенку, мало что ли в зоне пацанов путных, — отстаивал свою правоту Сашка, вспоминая о Зеле, Сергее Ирощенко и Каленом.
— Да не о пацанах речь, а о быках, да чертях. Тебя послушать, так ты готов всех этих пехотинцев, брать под свое крыло.
— Ты это о ком сейчас? — спросил Сашка.
— Да хотя бы о Зеле, он же автоматчик, в армии служил, а ты его пригрел. Он у Равиля на побегушках был, и ты думаешь, он мне диктовать условия будет, башку сразу ему отшибу, — злился Пархатый.
— А ты себя вспомни, как в зону пришел, по- началу тоже на посыльных у Колдуна был. Сибирский мне рассказывал, с чего ты начинал.
Пархатый навострил уши, и прищурившись зашипел:
— Ну-ка договаривай, раз начал.
Воробей был не из тех, кто молчал. Раз Пархатый хочет знать о себе правду — пусть получает.
— Как обычно: «из грязи, да в князи», это я образного говорю, ведь ты же поначалу был на побегушках у блатных зоны, а за четыре года ты поднялся до уровня пахана.
— И это все, что ты мне можешь предъявить?
— Ты хочешь, чтобы я при всех рассказал о кое — каких вещах? — интригующе спросил Воробей.
Пархатый засомневался. «А вдруг и в правду его подноготная окажется убийственной». Тогда он решил без огласки узнать от Сашки, что же он скрывает от него. Они уединились на соседних нарах, и Сашка начал негромко говорить, чтобы сокамерники не расслышали его слов.
— Все начинают с малого: одни уходят, другие встают на их место. Вспомни, два с половиной года назад пришел в зону наш земляк — Грек.
Жека напрягся.
— Ты встретил его по- земляцки, — продолжал Сашка, — одел, обул, поддержку ему кинул, якшался с ним, пайкой хлеба делился.
Воробей заметил, как Пархатому стало не по себе, но останавливать Сашку он не пытался, а продолжал слушать.
— Потом Грека перевели на больничку, и через некоторое время ты узнал, что в тюрьме он был опущенным. Ты тогда промолчал и скрыл от братвы этот косяк, ведь такое признание для тебя — петля.
— Кто тебе это сказал?
— Мне буквально вчера дали расклад про Грека, а кое-кто даже подтвердил, что ты его встречал с тюрьмы и жил с ним в одной семье.
Пархатый занервничал, закурил и немного подумав, спросил:
— Кое-кто — это из нашей зоны?
— На твое несчастье — да.
— Скажи кто, мне нужно знать.
— А зачем? Меньше знаешь — лучше спишь, — пошутил Сашка, — имей ввиду Пархатый, я буду вынужден вынести твой косяк на обсуждение, а если тебе так не терпится узнать, то малява пришла от Лехи Сибирского.
— Выходит, если все откроется, мне не поздоровится. Почему вчера предъяву не сделал? Ведь пострадаешь за сокрытие.
Пархатый решил ухватиться за спасительную соломинку.
— Не меньше твоего пострадаю. Жека, по зоновским законам я обязан тебя выломить из хаты и предать огласке твое общение с Греком.
— Ну, Воробей, ты и ушлый! Где так прогнить успел. Вроде молодой еще.
— А ты знаешь Жека — вот такие учителя, как ты, и учат меня, просто я стараюсь думать перед тем, как что-то предпринять и держу рот на замке. Поверь, штука полезная.
Теперь Рыжков понял, что Воробьев посадил его окончательно в лужу, имея главный козырь в рукаве Воробьев даст ход этому делу.
Жека уже не чувствовал себя главным в камере, эта новость прибила его амбиции и дала пищу для размышления. Он изменился в лице, и поднявшись с нар, пошел на свое место.
Сашка смотрел на Пархатого и Ворона и про себя рассуждал: «Да, чуден тюремный мир, вот так резко у человека меняется мнение и отношение к другим людям. Стоит только занести небольшие коррективы и жизнь круто поворачивается спиной. Равиль понес свою голову на заклание к оперу. Пархатый, боясь, что его самого опустят за беспредел, прячется в изоляторе. Ворон, чувствуя за собой грешки, притухает и становится овца — овцой. А сколько таких по всем тюрьмам и лагерям? Несметное множество! Потеряли люди свое достоинство, растратили в борьбе за лакомный кусок, за теплое место под «зоновским солнцем», как однажды выразился Пархатый. Смотрю теперь на него: жалкого, приопущенного… И где все его амбиции? Ведь он хотел видеть себя во главе зоны! В качестве кого? А я так себе мыслю: магерама, беспредельщика, и властолюбивого насильника. Так что не нужно его жалеть. Поделом тебе Пархатый!»
В этот же день Воробьев отписал записку Дрону с просьбой, чтобы он одобрил решение по Пархатому, иначе эта неразбериха перерастет в дальнейшие предъявления и сходка авторитетов будет вынуждена принять жесткие меры. Для всей зоновской братвы это был настоящий взрыв, от эпицентра которого, круги разойдутся по всей зоне и могут пострадать невинные люди. Воробьев волновался, что сразу не принял меры по поводу Пархатого, и рискуя своей репутацией, прикрывал темную информацию о своем земляке. Сашка указал в маляве свидетеля, который даст сведения, что Грек является действительно опущенным.
Вор внимательно изучил серьезный вопрос и по согласованию с братвой дал Воробьеву указание: выломить Пархатого из пацанской хаты и в дальнейшем не допускать его к правлению делами среди братвы. Своим решением Дрон подтвердил факт, что Рыжков «зашкварился» и не имеет право находиться в хате среди чистых пацанов и мужиков.
Рыжков после объявления братвы совсем впал в транс, он все время причитал и оправдывался, что не знал истинного положения Грека, что на его месте оказалось много таких же — косвенно зашкваренных, и что не по понятиям совсем отлучать его от дел.