Путь "Чёрной молнии"
Шрифт:
Вор решил немного разрядить накалившуюся атмосферу:
— Братва, после того, как мы выйдем с кичи, тайны от нашей сходки не будет, рано или поздно вся зона узнает о справедливом решении. Но насколько оно будет мудрым, давайте решать без эмоций. Пархатый по разным зонам показал себя нормальным пацаном. Может быть, он и принял недозволенные методы, но в целом, мы ведь не сучьи действия обсуждаем, не косяки его перед ментами.
— Тогда и Ворона надо простить, — подхватил кто-то.
Снова мнения разделились, почти на равное число голосов.
По справедливости вор выслушал всех, и к его удивлению образовалось равное количество голосов: за и против. Последний голос должен принадлежать Воробью, но по правилам, он шел на сходку сопровождающим главного блатного. В отряде он пока был нейтральным пацаном.
Дрон снова заговорил:
— То, что я снимаю Пархатого с паханов отряда — это железно. Кого будем ставить? — Все молча переглядывались. Вторым, после Пархатого был Равиль, и понятное дело — его нет. Нужно выбирать главного. Дрон достал из кармана куртки сложенный вчетверо лист бумаги.
— Короче, пацаны, я через свои каналы прощупал одного кадра, окунувшегося со свободы в нашу зону. О нем отзываются хорошо: косяков за ним нет, парняга перспективный, в тюрьме показал себя на высоте. Родословная у него тоже хоть куда: мать в конце пятидесятых в Хрущевских лагерях срок мотала, пахан по Краслаговским лагерям чист. В зоне он недавно, но держится крепко. Главное душой своей каторжанской, он нам подходит. — Дрон указал пальцем в сторону Сашки Воробьева, — ну что братва, кто меня поддержит? — обратился вор к блатным.
Первым за Сашку сказал Сибирский.
— Я только обеими руками — за!
Затем Васька Симута кинул Сашке слова поддержки и еще несколько пацанов, кто боле менее уже слышал о Воробье. Никто не ожидал от Пархатого, что именно он замолвит за Сашку словечко.
— Пацаны, я оказывается давно с ним знаком по воле, у нас с ним были постоянные рамсы, один раз даже до мусоров дело дошло, но Воробей показал себя «молотком». Если на этой сходке мое слово еще что-то значит, то я с легкостью передаю отряд ему.
— Ну, Воробей, что скажешь? Теперь по праву твое слово остается весомым: таков порядок, — обратился к нему вор.
— Я ему все простил, зла на него не держу, потому говорю открыто: поймет сам свои косяки — значит не потерял себя. Я лично не хочу его наказания. Может мне удастся переговорить с опущенными мужиками, и с остальными в отряде, чтобы погасить их гнев.
— Ладно, пацаны! Раз я сказал амнистия — значит, будем думать, как поступить с Вороном и Пархатым. Короче, утром, как будет пересменка в изоляторе, вы оба, — и вор показал на амнистированных, — затеете бузу: парафиньте смену контролеров, офицерье. Больше словесных оскорблений. В морду не лезьте и погоны не срывайте. Когда вызовет хозяин на разбор, его тоже «обласкайте». Короче, не мне вас учить, чтобы заработали себе по шесть месяцев БУРа.
До меня слухи дошли с воли, — продолжал Дрон, — весной будет большая амнистия со стороны властей. В зоне возникнут перемены, треть арестантов схлынет на свободу, — нам пацанам, амнистия не светит, потому будем вырабатывать стратегию противостояния мусорам. Если все будет грамотно запущено, мы превратим эту зону в «черною». Сюда без опаски на ментовские ломки будет приходить братва и мужики. И еще хочу вам сказать одну тревожную весть. — Дрон посмотрел на заключенных и прочитал в их глазах настороженное любопытство, — привет вам всем от Колдуна. Менты поганые загнали его в Елецкий централ, там крытка для арестантов с общим режимом. Это для тех говорю, кто не знает. Местные, тюремные власти создали там несколько прессхат, куда подсаживают отрицал. В этих хатах правят балом козлы и бугры, бывшие блата — та. Кумовья, да режимники сломали их и теперь стараются вновь прибывших отрицал-пацанов опускать и развенчивать, чтобы блатные отказывались от своих идей. Все это происходит, пока жулики в карантине, но когда братва поднимается на общие коридоры, в отношении режима — там полегче. Их так же заставляют отказаться от прежних взглядом и убеждений путем подписывания воззваний. Мол, пацан отказывается от чистых арестантских идей и впредь станет помогать администрации. Потом эти «ментовские шпаргалки» зачитывают перед общим построением заключенных. Сучьи войны продолжаются, и нам надлежит глубоко вдумываться в действия ментов. Только сплоченность и решительный отпор с нашей стороны может остановить прессинг и повлиять на ситуацию в зоне.
Все молча думали, но затем ропот недовольства прошелся по камере.
— За Колдуна не переживайте, у него духа на десятерых хватит, он отобьется от ментов и козлов, но от убеждений своих не откажется. Не получилось у нас направить его в другую крытку.
Его прервал стук в дверь, пора было расходиться. Дронова, Воробьева и еще несколько человек оставили в рабочке, а всех остальных развели по прежним камерам.
Глава 30 Кто виноват в смерти агента?
На следующий день ШИЗО наводнили начальники разных служебных положений и званий. Руководитель колонии — полковник Серебров сидел в самой середине стола, по бокам расположились режимники, оперативники учреждения и замполит. Контролерам приказали заводить по одному всех осужденных, кого вчера задержали и препроводили в изолятор. Начальника четвертого отряда обязали писать протокол. Завели первого заключенного.
— Осужденный Кротов, двенадцатый отряд, статья сто сорок шестая, часть вторая, срок шесть лет, — доложил вошедший заключенный.
— В рапорте указано, что ты оскорбил смену контролеров, выражаясь нецензурной бранью. Так это? — спросил начальник колонии.
— Не отрицаю, но только я их за дело, — ответил Кротов.
— Что значит за дело? Поясни, — удивился Серебров.
— У нас в секции после отбоя уже спать ложились. Прапора влетели, как чумовые и по пролету с топотом пронеслись. Ну, я и сказал им правду.
— Какую правду?
— Чё, как лошади здесь носитесь, с ипподромом перепутали? Им это не понравилось, они на меня «бочку накатили», пришлось сказать им «пару ласковых», вот и забрали, — закончил Кротов.
— А ты знаешь, что бывает за оскорбление работника администрации? — спросил зам. начальника по РиОР, — вплоть до уголовного наказания, есть даже статья за оскорбление лица, находящегося при исполнении.
— Да, я матерился, но не оскорблял.
— А какая разница?
— А разница в том, что я на личность не переходил, — пояснил Кротов.
— Умный больно, — отпарировал начальник колонии, — пятнадцать суток. Заводите другого!
Следующим оказался Пархатый. Что творилось в самом кабинете, трудно было разобрать, но до осужденных ШИЗО долетали обрывки фраз: