Путь духовного обновления

Ильин Иван Александрович

В этом ничего не меняется и в том случае, если человек, поставленный под угрозу и принуждение, принимает внутреннее решение – принудить самого себя усилием воли к «любви» и «вере», т. е. заставить себя насильственно разлюбить любимое и полюбить нелюбимое или разувериться в том, во что он верит, и поверить в то, во что ему не верится. Это не удастся ему.

Ибо на самом деле в органически здоровой душе – воля не может породить любовь и веру [38] ; напротив, она сама получает свое горение и освещение из священного огня невынужденной любви и свободной веры.

38

Католическое воззрение, лежащее в основе всей средневековой инквизиции и крестовых походов против еретиков.

Несомненно, воля может жить, господствовать и вести человека и без любви, но тогда она оказывается холодной и сухой, формальной и безжалостной. Воля может обходиться и без веры, но тогда она оказывается оторванной от духа и святыни, беспринципной и безнравственной, чем-то вроде испорченного автомата или зверя, вырвавшегося из клетки. Можно даже решиться на такой опыт: не любя, притвориться любящим и действовать из притворной любви и, не веруя, симулировать веру и подражать во всем верующим, – все это в тщетной надежде, что, может быть, когда-нибудь потом, вследствие такого притворства и таких неискренних усилий, любовь и вера присоединятся к этим упражнениям; такие люди начинают с вынужденных внешних поступков и надеются привлечь этим в душу священный огонь. Иногда такие неискренние упражнения приводят кряду общественно-полезных действий, особенно в сфере так называемой «общественной благотворительности». Но ни одно из этих действий не входит полноценным звеном в живую цепь Божьего дела на земле… И если бы впоследствии священный огонь любви и веры вспыхнули однажды над такими лицемерными и мертвыми делами, то оказалось бы, что человек любит лишь с того мига, когда его сердце загорелось изнутри, и что вера его началась лишь с того момента, когда глубина его души была искренно захвачена и свободно обратилась к Богу. Все же прочее, до этого, оставалось системой лицемерия.

Никогда еще ни одному человеку не удалось и никогда ни одному не удастся полюбить на основании приказа или искоренить в себе веру на основании запрета. И если любовь возникает после приказа, то она возникает не по приказу, а вопреки ему и независимо от него: т. е. любовь приходит сама, а приказу не удается помешать ей и сделать ее невозможною. И если вера исчезает после запрета, то она исчезает не на основании его, но на основании других душевных переживаний, а может быть, и вследствие того, что она была мнимая и что на самом деле ее вовсе не было.

Божественный огонь в человеке, который в нем любит, верует и творит, не может быть ни произвольно вынужден, ни произвольно погашен; все, чего здесь можно достигнуть, – и то лишь вследствие человеческой слабости и робости – это временного умалчивания о нем, воздержания от внешних высказываний и проявлений (т. е. ухода в душевную катакомбу).

Есть закон, который надо продумать и усвоить раз и навсегда: внешнее давление, со всеми его угрозами, насилиями и муками, и духовный огонь, во всей его непроизвольности и священной властности, – чужеродны друг другу («гетерогенны»); они суть проявления различных сил и сфер, причем высшая сила (дух) – властна над низшею, она может вызвать ее к жизни и остановить ее изнутри; но низшая сфера не властна над высшей: внешней силе подчинено только внешнее. Вот почему прав Шопенгауэр, когда он говорит: «Вера подобна любви, ее нельзя вынудить. И потому это рискованная затея – пытаться ввести ее при помощи государственных мероприятий…» И прав русский поэт, сказавший о духовном творчестве:

Над вольной мыслью Богу неугодныНасилие и гнет:Она, в душе рожденная свободно,В оковах не умрет! [39]

Без этой свободы человеческая жизнь не имеет ни смысла, ни достоинства, и это самое главное. Смысл в том, чтобы любить, творить и молиться. И вот, без свободы нельзя ни молиться, ни творить, ни любить.

1. Веровать и молиться можно только самому, по доброй воле, искренно, из глубины. Нельзя молиться по приказу и не молиться по запрету. Молитва по приказу не нужна ни Богу, ни себе, ни людям; и тот, кто запрещает молиться, делает вредное противорелигиозное дело. Отсюда – свобода верования, исповедания и любви.

39

Граф А. К. Толстой. Иоанн Дамаскин. VII.

2. Любить можно только самому, искренно, по доброй воле, из глубины. Нельзя любить Бога, родину и людей по приказу и перестать любить в силу запрета. Вынужденное доказательство преданности, расчетливый казенный патриотизм есть притворство и обман, такое притворство ни к чему хорошему не ведет, такой обман никому не нужен. Любовь не загорается по повелению и не угасает по предписанию, она не вынудима, и притом всякая любовь, и ко всему: и к Богу, и к людям, и к делу, и к природе, и к идеям. Отсюда – свобода духовной любви и убеждений.

3. Творить можно только по вдохновению, из глубины, свободно. Нельзя творить по приказу и не творить по запрету. Вспомним жалобы Иоанна Дамаскина, которому старец запретил вдохновенное пение:

Перед моим тревожным духомТеснятся образы толпой,И в тишине, над чутким ухом,Дрожит созвучий мерный строй;И я, не смея святотатноИх вызвать в жизнь из царства тьмы,В хаоса ночь гоню обратноМои непетые псалмы…Живым палимое огнем,Мятется сердце непокорно…И казнью стал мне праздный дар,Всегда готовый к пробужденью… [40]

40

Граф А.К. Толстой. Иоанн Дамаскин. VI. Ср. V и VII. (Отрывки из VI главы «Иоанна Дамаскина» приведены в другом порядке. – Примеч. ред.).

И так во всем. Как предписать законы вдохновенья [41] ? Как подавить ищущую мысль разума? Можно ли вынудить живой и полноценный, нравственно-творческий поступок? Что стоит жизнь без творчества, творчество без вдохновения, вдохновение без свободы? Отсюда – свобода духовного творчества.

Непризнающий этой свободы и такой свободы как основы жизни и кякдуховной необходимости – приравнивает человека животному, умаляет человеческое достоинство. Он заставляет человека лгать – Богу, себе и людям. Он искажает естество человека, превращает людей в чернь и, создавая инквизицию или тиранию, готовит себе самому или своему народу печальное будущее.

41

См. у Пушкина «Родословная моего героя», «Зачем крутится ветр в овраге…» (А.С. Пушкин «Езерский», строфа XIII. – Примеч. ред.). См. также «Поэту». Сонет.

Свобода есть воздух, которым дышит вера и молитва. Свобода есть способ жизни, присущий любви. Отвергать это может лишь тот, кто никогда не веровал, не молился, не любил и не творил; но именно поэтому вся жизнь его была мраком, и проповедуемое им искоренение свободы служит не Богу, а бесу. Не потому ли таких людей называют «мракобесами»?

Однако не означает ли это, что человеку подобает формальная и безмерная свобода! Не есть ли это свобода творческого разнуздания, свобода разврата в любви, свобода религиозных извращений и бесчинств?

2

Внутреннее освобождение

Понимать «внешнюю свободу» человеческого духа как формальную и безмерную было бы глубокой и опасной ошибкой: ибо внешняя свобода («не заставляй, не прельщай, не запрещай, не запугивай»…) дается человеку именно для внутреннего самоосвобождения; именно от него она получает свое истинное значение и свой глубокий смысл.

Что же есть «внутренняя» свобода?

Если внешняя свобода устраняет насильственное вмешательство других людей в духовную жизнь человека, то внутренняя свобода обращает свои требования не к другим людям, а к самому – вот уже внешне нестесненному – человеку. Свобода по самому существу своему есть именно духовная свобода, т. е. свобода духа, а не тела и не души. Это необходимо однажды навсегда глубоко продумать и прочувствовать с тем, чтобы впредь не ошибаться самому и не поддаваться на чужие соблазны.