Путь эльдар: Омнибус
Шрифт:
— Как ты думаешь, когда прибудут наши другие гости? — спросил Кассаис.
— А кто сказал, что их тут нет? — ответил ему в ухо веселый голос.
Кассаис повернулся, еще раз болезненно потянув раненое плечо, и увидел арлекина, которого называли Пестрым. Тот стоял так близко, что до него можно было дотронуться. Невысокая фигура в черно-белых ромбах и маске-домино нелепо опиралась на длинный золотой посох, который казался слишком большим для нее. Кассаис запоздало понял, что на вчерашнем представлении этот самый посох использовал Ашантурус.
— Где ваш предводитель? — резко спросил Вайл. — Я привык иметь дела с хозяевами, а не их миньонами.
Пестрый самодовольно усмехнулся и не стал сразу отвечать Лорду-Сорокопуту, вместо этого обратившись к Кассаису:
— Ты готов к сегодняшнему выступлению? Все еще хочешь принять участие? Все еще способен это сделать?
Кассаис бросил взгляд на Вайла и кивнул.
— Но сначала скажи, что случилось с Ольтаниром Йегарой после представления прошлой ночью? Готов поспорить, вам-то известно, что с ним произошло.
Пестрый нахмурился и озадаченно склонил голову набок.
— Почему это нам должно быть известно? Он сбежал из зала, и сразу после этого мы ушли. Он что, вроде как исчез? Нет более его в известном смертным мире?
— Похоже на то, — прогремел Вайл со своего медно-зеленого трона, не желая, чтоб его игнорировали. — Ты сломал его хрупкий разум, арлекин, а я тщательно старался этого не делать. С твоей стороны было очень неосторожно испортить моего раба.
Пестрый поклонился в пояс, при этом золотой посох в его руке угрожающе зашатался, и разразился длинной речью:
— Мы приносим свои извинения, однако я уверен, что могу безошибочно припомнить, как Ашантурус не один, но несколько раз предупреждал об опасностях именно такой природы. Быть может, это будет несколько дерзко с моей стороны, но я скажу — если, будучи хозяином раба, в свете подобных предостережений, вы позволили его выступлению продолжаться, тогда ответственность за его поломку, несомненно, должна падать на вас? Как я понимаю, раб обыкновенно освобождается от такого тяжкого бремени, как собственные решения и право выбора.
— Ты слишком много говоришь, — с опасной улыбкой сказал Вайл. — Как будто слова защитят тебя, если навалить их достаточно высокой кучей. Я могу заверить тебя, что это не так.
— Принято к сведению, мой господин, — печально сказал Пестрый. Натянутая веселость ответа, очевидно, причиняла ему боль.
— Так продолжай, Кассаис уже сказал, что готов. Ты заставляешь меня ждать, а это всегда не лучшее решение.
Пестрый пожал плечами, поднял золотой посох и ударил им по нефритовым плитам под ногами. Эфирная ударная волна прошла по банкетному залу, отчего гости удивленно ахнули. Стены Изумрудного флигеля зарябили, словно в жарком мареве, а потолок словно вознесся на невероятную высоту. Кассаис посмотрел вверх, и ему показалось, что он видит ночное небо, усыпанное звездами. На глазах у него звезды начали становиться ярче и опускаться, образуя сияющие силуэты, величественно проплывающие по воздуху.
Кассаис улыбнулся пантомиме арлекинов. Должно быть, они попрятались по дальним уголкам зала и безмолвно ждали, пока Вайл и его свита не войдут. Это значило, что Лорд-Сорокопут им все время подыгрывал. Он глянул на Вайла, ища подтверждения, но лицо хозяина было столь же неподвижным, как у статуи.
Силуэты были окутаны многоцветным свечением и принимали позы, которые мифы и легенды ассоциировали с древними эльдарскими богами — охотник, кузнец, дева, старуха, воин. Пестрый начал говорить, называя имена богов, как это ночью ранее делал Ашантурус. Голос Пестрого был выше и быстрее, чем у мастера труппы, говорившего ровным речитативом, но в нем было приятное тепло, которого недоставало его предшественнику.
— Великий Азуриан и его возлюбленная Гиа,
мудрый Хоэк и Цегорах-обманщик,
дальновидная Лилеат, смертоносный Кхейн,
трудолюбивый Ваул, старуха Морай-Хег…
и двое, что любили нас больше всех,
двое, от которых мы пошли:
Иша, мать урожая, и Керноус-охотник.
Когда назывались имена, каждый из арлекинов, играющих различных божеств, срывался с места и начинал кружить и парить над головами зрителей. Их движения стали более акробатическими по сравнению с вчерашним представлением. Они часто слетались вместе, брались за руки и вращались подобно двойным звездам, фантастически кувыркаясь и изгибаясь вокруг общего центра массы. Боги мчались над аудиторией, проносясь от одного конца зала к другому, очевидно, полностью поглощенные своими сложными взаимодействиями. Все это вместе выглядело, как чудесный, искрометный гобелен.
Кассаис видел не богов, но эльдаров, снабженных голополями и гравипоясами. Он много раз наблюдал, как используют оба типа этих устройств, но куда чаще это были вещи, созданные, чтобы запугивать и разрушать, а не для простых развлечений и спектаклей. Некоторым гладиаторам-ведьмам нравились гравипояса, которые помогали совершенствовать их захватывающий, акробатический стиль боя, в то время как другие избегали их, считая, что эти устройства мешают добиться по-настоящему художественного владения клинком. Кассаис понял, что ему интересно, каковы арлекины в бою — репутацию-то они себе выработали, несомненно, пугающую.
Две из мерцающих воздушных фигур часто ныряли и зависали над Лордом-Сорокопутом и ближайшими к нему гостями. Маски Керноуса и Иши с добротой взирали на эльдаров, пролетая над их головами. Похоже, им было приятно наблюдать за тем, чем занимались смертные. После паузы, во время которой Иша наблюдала за отдаленными движениями других богов, она спустилась еще ниже и начала петь. В песне не было слов, но она ощущалась как чистые потоки эмоций, которые вибрировали по нервам слушателей и эхом отдавались в их разумах. Это была песнь о любви и развитии, о том, как мать желает процветания своим потомкам.
Даже острые хищные черты Вайла Меншаса немного смягчились, пока он слушал песнь Иши. Кассаис, который, как и подобало вернорожденному комморриту, никогда не знал бескорыстной любви, впервые в жизни почувствовал отдаленное представление о том, что это значит — быть нежно любимым. Он обнаружил, что встал, хотя его и не приглашали. Кресло с высокой спинкой упало позади него, но он не обратил внимания. Он загорелся страстным желанием поведать о своих подвигах, рассказать историю, которая впечатлила бы богиню, парящую перед ним, доказала бы ей, на что он способен.