Путь хирурга. Полвека в СССР
Шрифт:
— Да вы чего ищите-то? Тама вон, в кладовке-то, какие-то железяки валяются.
Мы разгребли горы сломанных костылей и — о, удача! — увидели в углу сиротливо лежащие аппараты. Когда я привез их с завода, они были обмазаны тавотом, а за время, что валялись в чулане, на них толстым слоем налипла пыль. Целый вечер мы с Веней отмывали их — сначала в керосине, потом кипятили, сушили и протирали, чтобы подготовить для операций на завтра.
Но кого оперировать? — ведь никому делать эти операции не планировали. Каплан решил, что операции надо сделать трем больным. Мы с ним пошли по палатам, где лежали больные со скелетным вытяжением — им исправляли сломанную кость грузами, подвешенными к просверленной через кость спице. Это старинное лечение —
— Знаете, что я вам скажу мы можем завтра сделать вам операцию, и тогда вы не будете лежать так долго. Вы согласны?
На предложение уважаемого профессора согласились трое больных. Никакого письменного согласия на операцию тогда не требовалось.
И на следующее утро происходил важный новый этап в моей профессиональной жизни и в истории московской хирургии: я сделал первые в Москве операции по илизаровскому методу. Ассистировали мне Каплан и Веня Лирцман. Работать, конечно, было трудно: я несколько раз ассистировал Илизарову в Кургане, но уже почти год вообще не делал операции, а мои ассистенты совсем не имели опыта в этом методе. Хирургия вся стоит на опыте — чтобы хорошо делать любую операцию, надо сделать ее не менее двадцати раз. Но опытные хирургические руки Каплана и Лирцмана сильно помогли: мы справились, и больные с аппаратами Илизарова лежали теперь в палатах. Волков пришел убедиться, что выполнили его задание. Теперь он не был так возбужден, похвалил меня:
— Я доволен, что вы освоили эти операции. Я дам распоряжение нашим профессорам, чтобы они подготовили в своих отделениях больных для илизаровских операций. А вы помогите им это сделать. И, прошу вас, сделайте две операции в моем отделении (он дополнительно заведовал отделом детской ортопедии).
Это было совсем удивительно: кто бы мог подумать еще день назад, что Волков будет просить накладывать аппараты Илизарова!
Когда он ушел, Каплан сказал:
— Хотите, я вам скажу? Илизарову помог кто-то очень сильный. Я вам говорил, что он еще им себя покажет.
Я позвонил Илизарову:
— Гавриил Абрамович, я вам писал, что придет время, и я начну делать в Москве ваши операции. Теперь Волков разрешил мне их делать, и я уже сделал три по вашему методу.
Илизаров только сказал:
— Ну и ну, во дает!..
— Нам срочно нужны ваши аппараты, пришлите самолетом, я их встречу. Деньги от института переведем по счету, я гарантирую.
Но все-таки что могло заставить Волкова изменить свое отношение к Илизарову? Об этом мне и Вене рассказали по большому секрету секретарши ученого совета Тамара и Ирина. В день той перемены они заменяли постоянную секретаршу Волкова и соединяли его разговоры по телефону. Как это часто бывает, секретарши не любили своего начальника — за то, что он бывал высокомерен, а еще за то, что много зарабатывал (социальное расслоение так называемого «бесклассового» советского общества). Один из телефонных звонков в тот день был особый:
— Министр здравоохранения Петровский хочет разговаривать с профессором Волковым.
Секретарши соединили его, но не положили свою трубку, а из любопытства стали подслушивать. Министр сказал:
— Мне только что звонил член Политбюро Шелепин и спрашивал про операции какого-то доктора Илизарова в Кургане. Он хотел знать, делают ли его операции в Москве. Что вы знаете об Илизарове и делают ли у вас в институте его операции?
Секретарши говорили, что голос Волкова мгновенно осел. Еще бы! Если заинтересованы член Политбюро и министр здравоохранения, он, как директор Центрального института, не имел права ответить, что операции в институте не делают — это навлекло бы такой гнев, который мог разрушить его карьеру. Он угодливо сказал министру:
— Да, Борис Васильевич, конечно, конечно, я прекрасно знаю метод Илизарова, и мы делаем его операции в ЦИТО.
Тамара с Ириной, посмеиваясь, с сарказмом рассказывали
— Когда Волков положил трубку, он выскочил из кабинета бледный, как полотно, взгляд беспокойный — куда девалась его всегдашняя величавость. Он куда-то помчался, ну прямо будто наделал в штаны. Мы его таким напуганным даже представить себе не могли.
Волков помчался к Каплану. Он испугался, что наврал министру, и если пришлют для проверки комиссию из министерства, то он обязан показать, что не соврал. Он должен был сделать потемкинскую деревню из аппаратов Илизарова — иначе головы ему не сносить. Поэтому он и был возбужден, придя ко мне в поликлинику. Но хитрый дипломат, он даже и тогда передо мной сделал вид, что это не его, а моя вина, что в институте не делали операций Илизарова.
Член Политбюро Александр Шелепин, который звонил министру Петровскому, имел должность председателя Центрального Совета профсоюзов. По этой должности ему приходилось разбирать письменные жалобы трудящихся. Уже несколько лет туда писали тысячи инвалидов и жаловались, что годами не могут попасть на лечение в Курган к Илизарову. Поэтому он и позвонил министру. Министр сам был хирург, но не специалист по травматологии и не был в курсе работы Илизарова. Но ясно, что он не имел права ответить члену Политбюро, что не знает такого популярного в народе врача и что в Москве не делают его операции. Снизу вверх по иерархической лестнице все обязаны только соглашаться и говорить «да».
Я сделал несколько илизаровских операций в разных отделениях, и у Волкова тоже. Он даже ассистировал мне: ему надо было сделать еще один дипломатический шаг — показать, что он тоже участвует во внедрении метода Илизарова в Москве. Он шутил со мной на «ты»:
— Когда ты был студентом, ты ассистировал мне. А теперь я ассистирую тебе.
По институту волнами ходили слухи: «Голяховский делает операции по Илизарову, и Волков ему ассистирует». Мои недоброжелатели стали приветливее.
Но, сделав уступки от страха перед начальством, Волков не смог примириться с Илизаровым. Личность карьериста превалировала над профессиональной объективностью. Вместо того, чтобы по моему совету пригласить Илизарова защищать диссертацию в нашем институте, он продолжал ставить палки ему в колеса. Илизаров защищал кандидатскую диссертацию в Перми. Председатель ученого совета хирург Вагнер считал, что по научному значению работы Илизаров заслуживает степени доктора наук. Подобные случаи бывали чрезвычайно редко. Илизарову дали диплом доктора наук, а Волков опять должен был проглотить горькую для него пилюлю. Каплан говорил мне:
— Знаете, что я вам скажу? Он еще им покажет, этот Илизаров. Теперь я думаю, что вы были правы, когда написали Волкову то ваше эмоциональное письмо из Кургана.
В письме я предсказал, что метод Илизарова может стать всесоюзно и международно известным. Так все и получилось — Илизаров добился успеха и славы в Союзе, а потом и во всем мире. Мы с ним стали друзьями, я был счастлив, что смог начать операции по его методу в Москве, а через двадцать лет я начал это в Америке и в других странах.
В нашем доме
Наш писательский кооператив «дворянское гнездо» обживался среди простых низких домов. Для меня это было новое общество, во многом отличавшееся от врачебного, перегруженного работой и довольно бедного. В новом доме мы жили в окружении избранной интеллигенции, избалованной многими привилегиями. «Тяжелое ядро» составляла небольшая группа советских «классиков»-лауреатов; группа побольше — относительно успешные писатели; а за ними — много никому не известных «литературных поденщиков» Первая группа была богатая — советские миллионеры; вторая — близка по доходам к миллионерам. И те и другие имели «джентльменский набор» — квартиру, дачу и машину, а с недавних пор к этому прибавились туристические поездки за границу. Но и толпа «поденщиков» жила очень неплохо по советским стандартам, зарабатывая больше, чем врачи.