Путь хирурга. Полвека в СССР
Шрифт:
Мистер Сэм Перельман, чикагский рабочий пятидесяти пяти лет, поскользнулся на улице и подвернул ногу. Его осмотрели в специальной поликлинике для иностранцев. Там подрабатывали врачи из Боткинской — платили хорошо, но все обязательно должны были быть членами партии — для той работы требовали высокой идейной сознательности. Хирург Люба Дзюбенко послала его на лечение в нашу больницу. Иностранных туристов тогда было мало, и его положили в обычное отделение, в общую палату с советскими больными, хотя у нас был специальный «дипломатический корпус». Перельман плохо говорил по-русски, я тоже тогда не знал английского, но мы понимали
На утренней врачебной конференции я рассказал о плане операции по методу американского хирурга Кэмпелла. Для этого из соседней связки выделяется лоскут и им укрепляется порванная — «пластика боковой связки». Все со мной согласились. Я мог бы укрепить связку по своему методу — капроновой лентой, но не хотел делать эту новую операцию иностранцу. Хотя она давала хорошие результаты, но вдруг у американца возникнут осложнения? Есть же поговорка: «что русскому здорово, то немцу смерть».
Операция прошла удачно, я наложил на ногу гипсовую повязку на три недели, пока связка срастется. Все это время он лежал в больнице, общался с соседями и научился лучше говорить по-русски. А я перенял у него некоторые американские словечки. У нас с ним образовались теплые деловые отношения «врач-больной». По утрам на обходе он встречал меня непривычным звонким американским произношением:
— Хэлло, док!
— Хэлло, Сэм. Хау ду ю фиил? (Как себя чувствуете?)
— Ай фиил вэри гуд, док (Я чувствую себя очень хорошо, доктор).
Он приехал туристом потому, что его предки были иммигрантами из старой России и он захотел увидеть их родину. В Белоруссию, откуда они уехали, его не пустили и он проводил время в Москве. Мне хотелось расспросить его про Америку, но мы были окружены другими больными и я опасался, что мой интерес вызовет неверную реакцию, возможно, и донос (у всех нас была паранойя — боязнь доносов). Один раз Сэм открыл бумажник и стал показывать мне доллары. Я увидел их впервые и очень испугался: вдруг он мне их предложит. Иметь доллары считалось тяжелым уголовным преступлением. Я даже отшатнулся. Он увидел мою реакцию:
— Почэму рашен докторз не брат дэнег з пайшент? Амэрикан доктор брат вери мач — много.
— Сэм, у вас в Америке медицина частная, а у нас — государственная.
Через три недели я снял с него гипс, он ходил свободно, лечение прошло успешно.
Успешно для него, но не для меня. Секретарь партийного комитета Вера Паллер подняла скандал: на каком основании я мог оперировать иностранца, особенно — из Америки? Она вызвала меня в кабинет.
— Вы знали, что он американский гражданин?
— Конечно, это написано в истории болезни.
— Так. А, может быть, он шпион?
— Шпион? — я пожал плечами. — Может быть.
— Что значит — «может быть»?
— Вы сами сказали, что он «может быть, шпион».
— Он вас расспрашивал о чем-нибудь?
— Расспрашивал — когда ему снимут гипс, когда он сможет ходить без палочки…
— Я не об этом. Он хотел от вас узнать секреты про нашу страну?
— Нет, об этом он не спрашивал, только о своем здоровье.
— Вы знаете, что мы лечили его здесь бесплатно?
— Не знаю, но это не в моей компетенции.
— Так вот знайте, что советское правительство потратило на его лечение деньги. А в Америке советских людей бесплатно не лечат.
Мне хотелось спросить ее: сколько советских людей бывают в Америке? — туда никого не пускали. Но я рассудительно промолчал. Она наступала:
— Он предлагал вам деньги?
— Нет.
— Он мог предложить, чтобы
Это было слишком, я обозлился:
— Я не меньший патриот, чем вы сами.
— Ну-ну, это я вам говорю потому, что вы молодой человек, не член партии и можете легко сделать ошибку. Почему вы не вступаете в партию?
— Вы же сами сказали, что я еще не созрел политически.
— Имейте в виду, если решите вступать в партию, я могу дать вам рекомендацию. Я ведь в партии уже двадцать лет. Учтите это.
Ну, куда мне надо было послать ее за это предложение?.. Я сдержался и притворился:
— Спасибо, я учту.
Этот разговор я передал Языкову. Он тоже был беспартийный и скептически относился к советскому строю. Выслушав, сказал прямо по-русски — куда я должен был ее послать.
Интересно, что сказала бы та партийная сука, если бы знала, что через двадцать лет я стану американским хирургом и буду делать операции только американцам? Но тогда я и сам еще этого не предполагал.
Я помнил судьбу великого русского хирурга Сергея Юдина — его арестовали и сослали за то, что он сделал операцию сотруднику британского посольства, это было в 1948 году, всего двенадцать лет назад. На него донесли помощники, такие же партийцы, как моя недоброжелательница. Теперь времена изменились, мне арестом не угрожали, да и пациент мой не был важной персоной. Но подозрительность, настороженность и нелюбовь к иностранцам была все та же. Откуда она? Это одна из самых древних черт русского народа. Иностранцы стали оседать в России при царе Алексее Михайловиче. Его молодая вторая жена Наталья Нарышкина, мать Петра Первого, была прогрессивная и образованная женщина, любила общаться с иностранцами и привила эту любовь своему сыну (подозревают, что он и произошел от иностранца — грузинского царевича). В своей любви к иностранцам Петр отличался от всех русских, и, кстати, у него были нерусские внешность и характер. Он дружил с Лефортом, ездил в Европу и старался сломать русскую нелюбовь к иностранцам. Народ и бояре из страха подчинялись ему, но примириться с иностранцами никак не могли. Слово «немец» не относится к германцам, а ко всем «немым», не говорящим по-русски. И нелюбовь к «немцам» осталась в русских людях навсегда. А в советское время к ней прибавился еще и антагонизм идеологий: в американцах русские видели своих врагов и, возможно, продолжают видеть и до сих пор.
Этого больного я лечил уже с разрешения больничной администрации и партийного комитета (разногласий между ними не было, потому что это были одни и те же люди). Шведскому журналисту Свенсону было сорок с небольшим лет, он несколько лет жил в Москве, по-русски говорил хорошо. Его привезла скорая помощь — у него на улице произошел разрыв ахиллова сухожилия (над пяткой). Я дежурил и сшил его сухожилие. Свенсона положили в корпус для дипломатов, в отдельную палату. Я навешал его почти каждый день, мы могли разговаривать свободно, без свидетелей. От него я много узнал про Швецию, которая тогда переживала экономический расцвет:
— Знаете, где настоящий социализм? Вы думаете — у вас в России? Нет, настоящий социализм у нас в Швеции.
— Но ведь у вас — королевство, королевская власть.
— Это королевство только по названию. Шведские граждане выбирают правительство демократическим путем, не как у вас, где людям предлагают одного кандидата без оппозиции. Знаете анекдот: с чего началась демократия? Это когда Бог подвел к Адаму Еву и сказал ему — выбирай! Вот такие точно выборы и у вас.
— Но в чем же выявляется ваш шведский социализм?