Путь к Порогу
Шрифт:
— Каменные Пустоши, — сказал Герб, когда перед ними раскинулась коричневая пустыня, — теперь уже осталось не так долго… — И Каю показалось, что не успел он выговорить эти слова, как ударил ветер, который не стихал все время, пока они пробирались через Пустоши.
Это была, пожалуй, самая трудная часть путешествия. Для Кая, по крайней мере. Хотя, пока они шли через Каменные Пустоши, занятий он прекратил, в эти три дня ему стало совсем не до них.
Пустоши действительно были пусты. Ничего не было в этих мертвых землях, кроме камней — то маленьких и плоских, то огромных, похожих на древних великанов, которые присели когда-то отдохнуть, да так и заснули вечным сном. Ничего не было, кроме камней и ветра.
Ветер
Болотники заранее позаботились о припасах и воде и почти не делали остановок — разве только для того, чтобы дать отдых коням, которые, несмотря на свою почти невероятную выносливость, на второй день путешествия начали спотыкаться.
Но к концу третьего дня Пустоши кончились. Поначалу стих ветер, а меж камней стали попадаться пучки чахлой желтой травы. Заночевали путники в перелеске и почти половину следующего дня отдыхали от воющего безлюдья гиблых Пустошей.
Потом двинулись дальше. Места, через которые они ехали, по-прежнему были безлюдны. То угрюмые леса встречались путникам, то веселые, залитые сочной зеленью холмистые равнины.
Бывало, что целыми днями они шли по каменистым пустыням, где даже воду можно было обнаружить только в вонючих мелких лужицах. Бывало, что несколько часов уходило на то, чтобы переправиться через узкую, но бурную речушку, с течением настолько сильным, что волны разбивались в хрустальную пыль о торчащие из-под воды острые камни…
Все это время Кай не переставал учиться. Через неделю он мог жонглировать пятью кинжалами, еще через неделю — семью. Его учителя сменяли друг друга с утра до самой ночи, а то и ночью поднимали мальчика, чтобы задать неожиданный вопрос. Кай привязался к болотникам так, как еще не привязывался ни к кому из людей… Ну кроме, конечно, покойной матушки да дедушки Гура. Да еще, наверное, рыжего Корнелия и кузнеца Танка. И чем больше Кай узнавал болотников, тем больше находил в них интересного и непонятного…
Хотя в характерах своих спутников он разобрался уже давно. Крис, несмотря на все свои познания и умения, был простоват и прям. Если бы ему отпустить погуще бороду да переодеться в простую домотканую рубаху, не отличить было бы от обыкновенного деревенского мужичка. Рах в общем-то тоже создавал впечатление молчаливого простака, но, если поговорить с ним да внимательнее приглядеться, сразу становилось понятно: он далеко не прост и много всякого повидал в своей жизни; наверняка такого, о чем предпочитает не говорить.
К Гербу Кай проникся глубочайшим уважением. Этот крепкий еще седобородый старик знал положительно все и положительно все умел. Даже его суховатая педантичность (взять хотя бы то, что он раз в два дня тщательно подрезал кинжалом свою бороду и волосы) казалась Каю признаком особого достоинства, точно Герб был королевского рода.
Но больше всего Каю нравился Трури. Мальчик прилип к юноше безоглядно доверчиво, наверное, потому, что тот хоть и был настоящим болотником, но все же сохранилась в нем некая слабинка, крохотная трещинка, не затянутая еще мускулатурой зрелости. Трури был ближе Каю. Оттого, должно быть, и наука юноши давалась ему легче. Через две с лишним недели обучения мальчик ориентировался в полной темноте также свободно, как при ярком свете. И Трури понемногу стал переходить к следующей ступени постижения природы звука. Как-то в безымянном лесу он, не сходя с места, тонким свистом приманил пару
— Вот пока что, — оставшись довольным демонстрацией, пояснил Трури. — Для начала это то, чему я тебя научу.
Вскоре после этого события они выехали на хорошо утоптанную дорогу, которая привела путников в большой рыбацкий поселок на берегу неширокой, но бурной реки. Кай уже знал, что эта река называется Горша и что, сплавившись вниз по течению, они наконец-то достигнут Туманных Болот.
Поселок назывался Тихая Заводь и никак не соответствовал своему названию, по крайней мере в тот день, когда там оказались болотники. Заводь, положим, наличествовала, но назвать ее Тихой ни у кого бы не повернулся язык. Даже на краю поселка было слышно, как бурлит неистовая Горша. Этот утробный низкий гул не мог заглушить даже разноголосый неутихающий гомон, свист дудок и бой маленьких звонких барабанов с мембранами из высушенных пузырей речной рыбы. В Тихой Заводи второй день гремел праздник Большого Улова.
— Горша кишит рыбой, — объяснил мальчику Герб, когда они подъехали к изукрашенным венками из тростника хижинам, — но в это время вниз по течению спускаются косяки ревунов. Ревуны нерестятся далеко в верховьях, в ущельях Синих гор, там же и достигают зрелости. Когда в ущельях иссякает мелкая рыбешка, которой питаются ревуны, косяки начинают искать новые места обитания, выходят на большую воду, попадают в течение, и… Тут их уже поджидают с сетями и бреднями.
— А почему — ревуны? — спросил Кай. — Они что — ревут?! Рыбы же не разговаривают… То есть не издают звуков, как животные, например.
— Увидишь — поймешь, — улыбнулся Герб. — Спинной плавник этих созданий загибается на манер дудки, и, когда рыбина всплывает на поверхность, из полости плавника выходит вода, и врывается воздух, с таким… забавным звуком.
О диковинной рыбе Кай забыл сразу, как только увидел обитателей поселка. И было отчего: жители Тихой Заводи выглядели не совсем обычно. И мужчины, и женщины были приземисты, сутулы и коротконоги, лица их круглы и бледны настолько, что можно было подумать — солнце неспособно оставить на их коже следы загара. Огромные глаза, казалось лишенные век, влажно поблескивали, а кисти рук поражали несоразмерной величиной.
— А чего они такие?.. — прошептал мальчик, безотчетно прижавшись к старику.
Герб усмехнулся:
— Говорят, когда-то давным-давно здесь жил отшельник. Ловил себе рыбу, выращивал ячмень, пек лепешки… Пропитания в этих краях хватает. Жил-поживал… да и сошелся с ундиной, обитавшей неподалеку. У них пошли дети, а у тех детей — свои дети. А потом на этом месте вырос поселок.
Кай долго молчал, о чем-то напряженно думая.
— Они — люди? — задал он вопрос.
— Они — люди, — спокойно подтвердил Герб. — В их жилах течет кровь далеких предков — нечеловеческих тварей, но в этом случае кровь человека победила. За всю долгую историю поселка не было никогда такого, чтобы жители Тихой Заводи причинили кому-нибудь вред. У здешних мужчин нет даже оружия, кроме рыбацких острог. Им не с кем сражаться. В Тихой Заводи свои сказания, свои песни и свои обычаи. Они сознают, что не такие, как все, и считают это не гордостью своей, а тяжким грузом. Долгими годами мирного труда и тихой жизни здешние жители заслужили право быть людьми. Говорят, что все чаще и чаще у них рождаются дети, в облике которых нет ничего необычного. Это, я думаю, связано с тем, что, хотя сушей пройти сюда трудно, Горша, которая у Синих гор отходит от судоходной Нарьи, время от времени доставляет в Тихую Заводь новую кровь. Человеческую кровь. Да и здесь неподалеку хутора кое-где есть. Понимаешь? Кай кивнул.