Путь к звёздам
Шрифт:
– Ходи наконец, - сердито сказал я Франтику.
Хевирт не попал в лагерь.
Это случилось через два дня после того нашего разговора, утром, рано. Нас разбудил какой-то жуткий рёв, и, пока мы соображали, что к чему, в двери всунулся какой-то парень, посмотрел совершенно ненормальными, пьяными какими-то глазами, проорал: "Чужие капитулировали!" - и исчез...
...Я тот день почти не помню, хоть убейте. Я понимаю, что это глупо звучит, но - не помню почти ничего. Только почему-то заполошно и нестрашно мечущиеся в вечернем звёздном небе мощные разноцветные лучи прожекторов
Наверное, где-то в душе я был уверен, что война будет всегда...
...Только к вечеру мы вспомнили, что Хевирт весь день молчал. И до нас какими-то тупыми рывками подоходило, что это мы победили. Мы. А он - проиграл.
И почему-то стало - вы не поверите - неудобно. Мы молча собрались ближе к их с Тодди по-прежнему сдвинутым постелям. Хевирт смотрел на нас - злым, неприязненным взглядом. Мы - молчали, но потом Франтик растерянно начал:
– Ну чего...
– и замолчал. Зато сторка прорвало!
– Я не верю, - рубил он слова.
– Мы не могли. Это враньё.
– Да как же враньё, - возразил Франтик.
– И вообще что ты - ты же домой теперь...
– Мы не могли проиграть!
– вскрикнул Хевирт. И слабо стукнул по одеялу кулаками. Смешно так стукнул, только нам было не смешно. У него блестели глаза.
– Не могли капитулировать! Сторки не капитулируют! Нас предали! Я знаю!
– глаза его загорелись, и это был страшноватый огонёк.
– Союзники... рабы... нас предали! Предали! Трусы!
– теперь он выплёвывал русские слова, как пули.
– Будь прокляты!
– и сорвался на свой язык, но было ясно - это тоже ругань, проклятья.
Мы не знали, что сказать. Только Франтик вдруг зло, непохоже на себя, выпалил:
– Вы начали эту войну! Вы...
Он тут же осекся, лицо стало жалобным. А Хевирт... замолчал. Закрыл глаза - веки у него дрожали - и замолчал. И мы с Франтиком ещё постояли, а потом тихонько пошли к своим постелям. И тогда Хевирт громко, тоскливо сказал:
– Я хочу домой!
А Тодди наклонился к нему и ответил:
– Скоро поедешь.
Они приехали в тот самый день, когда выписывали Франтика. Тот с самого утра носился, как заводной, бегал к своей тёте Ирме, летал по палатам и вообще вёл себя, как дурак. Мари сидела у меня и подначивала Тодди, который потихоньку учился ходить. Хевирт сердито наблюдал за ним - у него ноги ещё только-только начали шевелиться.
И тут в палату влетел Франтик. С удивлёнными, перепуганными и восторженными глазами. Уже в новенькой пионерской форме, поверх которой был наброшен халат - развевавшийся, как плащ. Он чуть не кувыркнулся через мои ноги - я успел его подхватить, но зато ничего не успел сказать, потому что Франтик сам завопил:
– За тобой приехали!
Мы не сразу поняли, что он это кричит Хевирту. Тот и сам не сообразил, мельком посмотрел на Франтика, на вход, потом снова уставился на Тодди... и окаменел. Тяжело, словно на несмазанном шарнире, повернул голову - опять к дверям.
А в них как раз вошёл Науманн. Чуть посторонился, указал рукой, сухо, коротко сказал:
– Прошу.
Я дёрнул Франтика за плечо, и он плюхнулся рядом со мной, не сводя глаз с двери. С двери, в которую - один за другим - вошли двое.
Двое сторков. Мужчина лет... ну... лет сорока. И молодой парень - вдвое младше. В ярких парадных мундирах, таких ярких, что они виделись не бывшими пленными - а кто же они были, не специально же за Хевиртом прилетели со Сторкада?
– а какими-нибудь важными инспекторами. На нас они даже не поглядели, словно в палате никого и не было; старший чуть поклонился Науманну, а младший, глядя на Хевирта, сделал какой-то жест левой рукой и пальцами - и тот (он сидел в постели, чуть приоткрыв рот, лоб был мокрый, и капля пота сползала по щеке) - быстро сделал тот же жест и вдруг зажмурился и спрятал лицо в сгиб локтя. А они подошли и встали рядом с кроватью, старший быстро, тихо заговорил, несколько раз коснулся - прямой ладонью - волос и видной щеки безудержно кивающего Хевирта.
Мы все смотрели на них. От Науманна до Мари, сжавшей мои новые пальцы - как в тисках. Мы смотрели и не могли понять того, что видели.
Это было... знаете... так странно...
...Я так понял, они были из его Рода, хотя и не близкая родня. Их отпустили из лагеря, сторков уже начали отпускать, была договорённость - они сразу, ещё на церемонии капитуляции, заявили, что освобождают всех наших, сколько у них есть (говорят, было около трёхсот пятидесяти тысяч, причём треть их Император выкупил у частных владельцев...). А наши потом в ответ сообщили, что тоже отпускают пленных - у нас было больше миллиона пленных и интернированных сторков. Конечно, много времени понадобится, чтобы все вернулись по домам - и наши, и их...
Эти двое как раз узнали, что в госпитале лежит мальчик-сторк, да ещё и своя кровь - и тут же приехали забрать. Я помнил по войне - они любой ценой старались уносить к себе не только раненых, но даже трупы своих не оставлять врагу. Мы, впрочем - тоже. И у нас и у них это получалось далеко не всегда... Сколько раз видел я - в грязи, снегу, пыли, лужах, траве, среди хламья и мусора городских боёв - тела в покорёженной броне, открытые рты, наполненные кровью, дождём; рты, оскаленные в небо; выцветшие, увядшие зелёные глаза. И всегда ощущал удовлетворение - это были убитые враги. Опасные враги. Даже те - а они попадались среди мертвецов часто - что были не старше или вовсе младше меня самого.
А сейчас мне казалось, что у всех у них было лицо Хевирта. Мёртвого Хевирта...
...Сторки начали говорить с Науманом, а мы смотрели друг на друга. Тодди - полусидя в кровати. Хевирт - почти так же. Франтик, приткнувшийся мне под бок. Мари, держащая меня за руку. И нам казалось, что на свете стоит тишина.
И на самом деле - взрослые постепенно начали замолкать, замечая, что мы все неподвижные и молчим.
А мы и правда молчали, молчали... Друг на друга не смотрели и молчали. Мне было как-то... скучно, что ли? Пусто, грустно... не знаю. Вязкая стояла такая тишина. Неловкая. Когда так - хочется, чтобы это поскорей кончилось, и в то же время сам боишься заговорить первым.