Путь кенгуренка
Шрифт:
Глава шестая. ЧУДЕСНОЕ ВОСХОЖДЕНИЕ
Миг — и это страшилище дикое
Прямо в пропасть с размаху бросилось.
«Охота Ворчуна»
Фауна Австралии — это такой предмет, о котором ни один уважающий себя натуралист не может говорить без волнения. Кто-то назвал Австралию «чердаком мира», подразумевая место, где хранится всякое старье; сравнение остроумное, но не совсем точное. Самые интересные группы австралийской фауны — однопроходные и сумчатые. Однопроходные — наиболее примитивные среди млекопитающих, они сохранили много черт, подтверждающих, что млекопитающие произошли от рептилий. На первый взгляд однопроходные похожи на обычных млекопитающих: они дышат легкими, теплокровны, их тело покрыто шерстью. А главная и самая поразительная черта, унаследованная от рептилий, заключается в
У сумчатых целый ряд примечательных черт; хорошо известны такие, как очень короткий срок беременности у большинства видов и рождение совсем недоразвитых детенышей, чуть ли не зародышей. Новорожденный пробирается в выводковую сумку матери, и там продолжается его развитие. Сумчатые чрезвычайно примитивны, и их счастье, что сухопутный мост, по которому они в свое время проникли в Австралию, затем разрушился, не то другие млекопитающие (такие, как тигры, леопарды, львы и прочие хищники) живо расправились бы с ними. Зато развитие этих животных, отрезанных от всего света и имеющих в своем распоряжении целый континент, шло по самым удивительным линиям. Происходила своего рода параллельная эволюция. Вместо огромных стад копытных, развившихся в Африке, Азии и Америке, нишу травоядных здесь занимают кенгуру и валлаби. Там, где в других частях света обитают лемуры и белки, в Австралии поселились кускусы, сумчатые белки, сумчатые летяги и сумчатые сони. Эквивалентом барсука здесь стал вомбат; хищников представляет тасманский волк — на самом деле, конечно, не волк, а сумчатое животное, очень похожее на своего тезку. Словом, сумчатые не только приспособились к различным экологическим нишам, они повадками, а порой и внешностью напоминают совсем не родственных им животных, развившихся в других частях света. Как пример эволюции Австралийский континент с его клоачными и сумчатыми не менее удивителен, чем Галапагосские острова, которые вдохновили Дарвина на создание эволюционной теории.
До прихода человека сумчатые вели в общем-то довольно идиллическое существование. Конечно, приходилось опасаться некоторых хищников, как то: сумчатого (тасманского) волка, орла-клинохвоста и змей, однако в целом им жилось достаточно вольготно. Но затем появились аборигены и с ними, как полагают, собака динго — коварнейший хищник, который наряду со своим хозяином, человеком, быстро стал врагом номер один местной фауны. Впрочем, хотя динго плодились и распространялись все шире, они почти не повлияли на природный баланс; не нарушили его и аборигены, их было слишком мало. А вот с приходом белого человека для сумчатых наступили черные дни. Мало того что их нещадно истребляли, в их среду обитания вторглись завезенные животные, в частности европейская лиса и кролик; при этом лиса выступала как хищник, а кролик конкурировал с травоядными сумчатыми из-за корма. Когда же в Австралии появилась овца, крупные травоядные сумчатые окончательно попали в опалу — ведь они конкурировали с овцами, а овцы были нужны человеку. Фермеры возделывали обширные площади засушливых земель, на которых прежде не селились даже кенгуру и валлаби; колодцы и буровые скважины позволили им организовать тучные пастбища для своих стад. Но, к досаде овцеводов, кенгуру и валлаби тоже оценили их труд и устремились на освоенные земли в количестве, равном, а то и превосходящем число овец. И возникла так называемая «угроза кенгуру».
Чтобы управлять популяцией дикого животного, надо кое-что знать об основах его биологии; если его просто убивать, это может не только поставить под угрозу вид, но и причинить огромный ущерб всей экологической системе страны. В разных концах света уже известны примеры того, какими бедствиями грозит пренебрежение спецификой биологии животных. Поэтому, если какое-то животное становится вредителем, постарайтесь возможно лучше изучить его — как говорится, «познай врага своего». Именно для таких задач и создали Отдел природных ресурсов ОНПИ. Стоит только какое-нибудь животное объявить вредителем, как вмешивается ОНПИ и тщательно изучает проблему. По сути дела, эта организация выступает в роли верховного судьи — ведь сколько раз животное, объявленное вредителем, оказывалось после расследования совсем не таким уж вредным! В Канберре у ОНПИ есть крупная лаборатория, уделяющая особое внимание двум видам кенгуру: рыжему и гигантскому. И мы обратились туда, чтобы из первых рук узнать, какая судьба ждет двух самых
Заведует Отделом природных ресурсов Гарри Фрит, один из виднейших биологов Австралии, известный, в частности, блестящими исследованиями экологии различных австралийских уток и гусей, а также глазчатой сорной курицы. Коренастый, с курчавыми волосами, с лицом, выдубленным солнцем и ветром, а глаза — ехиднее надо поискать — таков внешний вид Гарри. Как работник он деловой, въедливый и на первый взгляд суховатый. Гарри Фрит уже помог нам письмами (и короткой беседой с Крисом, который встречался с ним на пути в Новую Зеландию); это благодаря его советам наши съемки до сих пор проходили так успешно. Теперь мы хотели снять несколько эпизодов, посвященных канберрской лаборатории, а для этого требовались разрешение и поддержка Гарри. Я прежде никогда с ним не встречался, и когда нас ввели в его кабинет, он показался мне человеком хотя и очень приятным. но внушающим немалый страх. Чувствовалось — малейший неверный шаг, и он замкнется, а тогда добиться от него сочувствия будет так же трудно, как от горы Эверест, Услышав, что нам хотелось бы снять несколько эпизодов из их работы, Гарри довольно угрюмо посмотрел на меня.
— Я отведу вас к загонам и познакомлю с ребятами, — сказал он. — Я-то не против, снимайте, но последнее слово за ребятами. Они безумно заняты, пусть сами решают хотят ли тратить время на вас. Если пошлют вас подальше, я ничего не смогу поделать.
И он ободряюще улыбнулся.
Надеясь, что «ребята» окажутся чуточку более покладистыми. мы пошли за Гарри Фритом к загонам, в которых содержали и разводили различные виды кенгуру и валлаби. Здесь мы познакомились с Джеффом Шерменом, рослым, чрезвычайно обаятельным австралийским ученым, одним из лучших в мире знатоков биология сумчатых. Втолкнув нас, так сказать, в логово льва, Гарри вернулся к своим делам, предоставляя мне самому налаживать отношения с Джеффом. К счастью, это оказалось намного легче, чем я ожидал. Этот симпатичный человек был так влюблен в свою работу, что охотно разговаривал со всяким, кто проявлял к ней малейший интерес.
— Мы собираем информацию, которая помогает нам в изучении диких популяций, — рассказывал он. — Например, измеряем кенгурят в сумках и следим, как они растут. Это позволяет вычертить кривые роста, а по ним можно определить возраст пойманных диких детенышей. А кроме того, мы осматриваем зубы — это очень важно, ведь по степени стертости зубов также можно установить возраст кенгуру. По этому признаку мы составляем представление о возрастном составе той или иной популяции на воле. Проработаем этот вопрос здесь, в лаборатории, потом отправляемся в поле и метим пробы из дикой популяции кенгуру, чтобы можно было их опознать. А затем каждый раз, когда их поймаем повторно, проверяем зубы и смотрим, развиваются ли они у диких кенгуру так же, как у наших.
— А как с плодовитостью самок? — спросил я.
— Ужасно, — ответил Джефф. — Это все равно что поточная линия на заводе Форда. Посмотришь — один детеныш развивается в чреве, второй висит на соске в сумке, а третий уже бегает, но еще сосет.
Я спросил Джеффа, как происходят роды у кенгуру, — предмет, который всегда меня интересовал, — и тут он меня ошарашил.
— Ах, роды, — небрежно произнес он. — У меня есть небольшая лента на эту тему, могу показать.
— Вы засняли роды? — Я не верил своим ушам. — Но мне всегда казалось, что мало кто наблюдал роды у кенгуру, не говоря уже о том, чтобы снять их.
— Да, пожалуй, мы это сделали впервые, — сказал он. — Но ведь у нас все отработано до тонкостей, мы можем предсказать роды с точностью до нескольких часов.
Крис и Джеки в это время стояли у другого загона, флиртуя с очень милым и не по возрасту развитым валлаби, отделенным от них проволочной сеткой. Я подбежал к Крису.
— Крис, знаешь, что мне сейчас сказал Джефф Шермен?
— Что? — безучастно спросил Крис, продолжая совращать валлаби.
— Он сказал, что у него есть лента, на которой запечатлены роды кенгуру!
— В самом деле? — произнес Крис, слегка озадаченный моим волнением; по его лицу было заметно, что он не видит ничего особенного в том, что у кого-то есть лента, на которой запечатлены роды кенгуру. — Ну и что?
— Как ну и что? — возмутился я. — Пустая голова, неужели ты не понимаешь, что мало кто вообще видел роды у кенгуру. А уж чтобы снять их!.. Насколько мне известно, Джефф первым в мире сделал это.
— Гм. — Взор Криса стал более осмысленным. — А что, это так интересно?
— Конечно, интересно, — сказал я. — Когда детеныш появляется на свет, он всего-то с орех величиной. Это по сути дела зародыш, и чтобы попасть в сумку матери, ему еще Бог весть сколько до нее карабкаться.