Путь кочевника
Шрифт:
Он мог бы выследить зверя, если бы не ноша. Кан рассеянно погладил лямку.
Что, если их снять?
Мысль еще не закончила формироваться в его сознании, а по спине уже скатился ледяной вал, заставив выпрямиться и сжать зубы.
– Ненадолго, – тут же принялся оправдываться Кан, – просто, чтобы найти еду, а не ждать, когда она сама найдет тебя.
Ты же знаешь, что тогда будет.
Кан хорошо это знал.
Много лет назад, когда он только начал странствовать в одиночестве, Кан зашел в длинный и высокий каньон со стенами песочного цвета. Здесь не было ничего. Ни воды, ни еды, ни единого живого существа, по крайней мере такого, которое он бы узнал и готов был съесть. Кан испугался, хотел повернуть назад, но законы странников категорически запрещали возвращаться. Он должен был идти вперед. Всегда только вперед.
И Кан пошел. Но на каждой развилке, какой-бы узкой и нехоженой она не выглядела, он поворачивал в ту сторону, которая, как ему казалось, вела назад, в его привычный мир. На третий день без еды он отчаялся. Кан был молод и полон сил, но даже он не смог бы долго продержаться без пищи.
Завидев впереди жалкую растительность, он бросился туда, таща за собой отяжелевшую ношу. За поворотом Кан спугнул большую, угрюмую птицу. Он мог бы подобраться к ней, если бы не повозка, которую всегда приходилось тянуть за собой. Тогда Кан сделал то, на что ни один странник в здравом уме не отважился бы. Он стянул сначала одну лямку, затем другую. (Мозолистые уплотнения на плечах от постоянного ношения лямок приятно заныли.) Осторожно положил их у ноши, и покрался туда, где сидела птица. Кан держал в руках лук, но цель была слишком далекой, казалась недосягаемой, а он так боялся спугнуть ее грохотом колес или случайным скрипом поклажи. Кан даже забыл о голоде. Его желудок лишь изредка сводило судорогой, но Кан отмахивался от нее.
Он преодолел не больше пяти шагов, когда нечто невидимое дернуло его за пояс. Кан остановился, ощутил странную пустоту внутри. Ему вдруг почудилось, что за спиной кто-то есть, кто-то огромный и страшный. Он следит за ним, злобно скалясь, заносит когтистую лапу, целит в затылок…
Кан обернулся.
На лбу выступила испарина. Перед ним одиноко стояла повозка с жалкими пожитками еще молодого странника. Она магнитом тянула назад.
В глазах потемнело, стало тяжело дышать. Кан почувствовал, как руки ходят ходуном, а ноги превратились в мягкую глину. Он бросил короткий, жалобный взгляд на птицу вдалеке, и кинулся бегом к своей повозке.
С того дня Кан не снимал лямок, даже когда спал. Хотя бывали и исключения.
Тонкий свист и щелчок спугнули стайку птиц. Они взмыли над деревьями, немного покружили и вернулись на место. Кан неторопливо встал, хотя внутри все кипело от нетерпения, и отправился проверять силки. Там его ждала упитанная куропатка.
Стены лабиринта скоро снова сошлись, сузив дорогу до двадцати шагов. Кан старался нагнать потерянное на охоте и разделке птицы время. Тушка куропатки уже несколько часов мариновалась в соляном растворе, бултыхаясь в глиняном горшке в передней части ноши.
Как и всегда, Кан уставился себе под ноги. Его взгляд был пустым, отрешенным. Однако нечто необычное заставило его вздрогнуть, прийти в себя. Это был отдаленный стон, принесенный порывом ветра. Стонал человек. Кан знал это наверняка.
Он уже месяц не встречал ни одного живого человека. Пока он шел в тишине и одиночестве, Кан как-бы и сам переставал быть человеком, сливался с лабиринтом, становился им. Он – словно камешек, нагретый на солнце, перекатывался с места на место, не переставая быть частью дороги. Поначалу Кану нравилось это ощущение, но со временем оно стало угнетать. Ему хотелось видеть людей, знать, что и он еще остается одним из них. И чем дольше Кан был один, тем сильнее ощущал себя покинутым. Только слияние с лабиринтом помогало не сойти с ума, но это слияние доставляло мало удовольствия.
Заслышав далекий стон, Кан напрягся. Рука сама легла на рукоять ножа, хотя это было бессмысленно. Он понимал, что так не может стонать сильный, здоровый мужчина. А значит, кто-то угодил в лапы зверя или еще хуже – в руки дикарей. Если дикари до сих пор там, Кану потребуется вся его сила и расчетливость, чтобы одолеть их. Однако дикарей он не встречал много лет. Иногда ему казалось, что они и вовсе все вымерли. Да и не было на стенах лабиринта характерных для них разнокалиберных выемок, служивших лестницами.
Кан простоял не дольше минуты. Он и не думал залечь в кустах и дождаться, пока стоны стихнут. Он просчитывал, какие опасности могут таиться за поворотом.
Поправив охотничий нож на ремне, Кан уверенно пошел на звуки.
У стены, в тени густых кустов лежал старик. Лицо его обезобразила невыносимая боль, а руки ходили ходуном, кидаясь к коленям и тут же к горлу или к голове. Ноги старика были скрючены судорогой. Из-под оборванных штанин выглядывали лодыжки, покрытые язвами. Голеностопы ужасно распухли, покрылись бугристыми шишками. Кожа на них сделалась тонкой, белёсой. Лицо старика почти полностью исчезло под седой щетиной, а голова оставалась лысой, загорелой и чуть блестящей. Веки плотно, до глубоких морщин вокруг глаз, были сомкнуты. Старик раскачивался из стороны в сторону, сгибался пополам и разгибался снова. Боль была нестерпимой, но он лишь стонал, сдерживая рвущиеся наружу крики.
Кан оторопело глядел на старика несколько секунд, затем торопливо порылся в припасах, что вез в повозке, достал бутыль с зеленоватой жидкостью и быстрыми шагами подошел к нему. Завидев его, старик отшатнулся, прикрыл голову рукой, но тут же забыл про опасность – новая судорога скрутила ноги.
– Пей, – Кан приставил к губам открытую бутыль, наклонил, и заставил старика сделать большой глоток. – Хорошо. Теперь еще и будет легче.
На мгновение старик замер, ощутив знакомый вкус настоя. Затем жадно припал к бутылке, но Кан вовремя оторвал ее от губ старика.
Постепенно судороги проходили, старик успокаивался. Кан, тем временем, огляделся внимательнее. Чуть дальше стояла ноша старика – большая, неказистая и громоздкая. Лямки в спешке привязаны к цепким веткам кустов.
Старик был странником.
Он тяжело дышал, тело понемногу расслаблялось. Он блаженно прикрыл глаза, откинул голову, утёр рукой выступивший на лбу пот. Кан знал, от чего страдает старый странник. Он много раз видел распухшие от долгой ходьбы без легкого воздуха суставы. Он и сам боялся, что когда-нибудь его ноги откажут, а потому всегда носил при себе настой и лечебную мазь.