Путь на Олений ложок
Шрифт:
— Как я вас понял, вы уже не первый раз получаете такие записки от сына и передаете их по назначению? — улучив подходящий момент, спросил Шатеркин.
— Не первый… Еще одна была.
Шатеркин сквозь облачко папиросного дыма поглядел на Онучину.
— А кому вы должны доставлять эти записки?
— Есть тут один… Стриж… — нетвердо проговорила Онучина. — Из амнистированных он, такой же грехопут…
Шатеркин вытащил записку из-под пресса, протянул ее Онучиной.
— Прочтите… Ну, что скажете?
— Вероятно, милиция, а может быть и кто-то другой заинтересовался «Стариком». Ромка предупреждает об этом Стрижа. Тот предупредит «Старика»… Скажет, что ему здесь «не климат». Но вот что такое маслины [1] — убей не знаю… Откуда у меня взялись маслины, чего он пишет?
Шатеркин рассмеялся.
— Он знает, о чем пишет, ошибки тут нет. А теперь скажите, о каком «Старике» идет речь?
Онучина вздохнула, поправила на коленях складки серого платья, задумчиво поглядела в единственное окно, слегка запорошенное золотистой пыльцой.
1
Маслины (жаргон) — патроны.
— Неприятный такой человек, но сильный, влиятельный… Зовут его Иваном Петровичем, а больше я о нем ничего не знаю.
— Где он живет?
— Не знаю. У таких людей нигде нет постоянного жительства.
— Хорошо. Содержание первой записки помните?
— Там ничего особенного не было… — печально вздохнула Онучина. — Дела, дескать, идут хорошо, сел один, по глупому делу, скоро суд…
— Н-да…
Шатеркин старался держать себя спокойно, не выдать досады, которая все больше начинала овладевать им. Теперь он ясно понимал, что дело Романа Онучина — результат легкомысленного озорного поступка лишь одного из участников шайки, попавшегося на мелочи, дело, которое было проведено неглубоко, поспешно.
— Однако вы так смело рассказываете и не боитесь…
— Нет-нет, товарищ начальник, — перебила Онучина. — Эти самые «стрижи», «старики» отняли у меня сына и, может быть, на всю жизнь оставили меня несчастной и одинокой. Этого нельзя простить… А потом их уже, наверно, нет в городе; да, пожалуй, нет.
— Как нет в городе?! — сорвалось у Шатеркина. Он поднялся. — Чего же вы сразу об этом не сказали?
— Я не знала, что вас это так заинтересует, — растерянно пробормотала женщина.
— Да, да, это правильно, — осекся Шатеркин. — Вы этого не могли знать…
— Они устроились на работу в какую-то геологоразведочную партию, и оба должны были уехать в Сибирь.
Должно быть, Онучина сказала все, что знала, и сказала, пожалуй, не потому, что очень хотела помочь милиции распутать преступный клубок, — она могла сделать это гораздо раньше, чем попала сюда, — а потому, что в ее истерзанном сердце больше не было места, оно переполнилось от горя и постоянного страха.
— Значит, в Сибирь… — в раздумье повторил Шатеркин.
Он думал теперь о том, не совершил ли он ошибку, до сих пор не задержав этого человека.
24. Тайна одного клада
Сергей Владимирович на этот раз отправился к капитану Шатеркину без предварительного звонка по телефону. Вошел как всегда шумно, суетливо и уже в дверях крикнул:
— Извините, извините, Николаи Иванович, за столь беспардонное вторжение. Здравствуйте!
— Здравия желаю, Сергей Владимирович! — удивленный столь неожиданным появлением Данилина, поднялся навстречу Шатеркин. — Всегда рад вас видеть.
— Спасибо на добром слове. Спасибо…
Данилин сел, отдышался от быстрой ходьбы.
— Удивляетесь?..
— Да нет же, Сергей Владимирович!
— Пожалуй, не скоро бы я пришел к вам, — заговорил Данилин. — Очень не скоро, если бы сегодня не встретил студентку Пылаеву…
Шатеркин насторожился.
— Вы понимаете?.. Нет, вы ничего не знаете… Я все бросил… бросил и прибежал сюда. Именно прибежал.
Данилин торопливо подвинулся вместе со стулом к столу, за которым сидел Шатеркин.
— И в чем же дело, Сергей Владимирович? — как можно мягче спросил Шатеркин.
Профессор взглянул на дверь, отодвинул в сторону стоявшие перед ним настольные часы, будто они мешали ему своим однообразным унылым тиканием, задумался на одно мгновение и поднял глаза на Шатеркина.
— Вы, конечно, знаете результаты ревизии архива?
— Да, знаю.
— Очень хорошо. Но вы никак не можете предполагать, что дело этого злополучного Лукашки — мое первое следственное дело, если его можно так назвать.
— Ваше следственное дело?!
— Да, и, к сожалению, как всякий первый блин, оно прошло неудачно, комом… — Данилин сокрушенно покачал головой. — И вот теперь-то, Николай Иванович, я могу с полной ответственностью сказать, что эта так называемая «частная переписка» похищена не случайно. Да, да, вы не перебивайте меня вопросами, я расскажу все, что вас интересует. Этот Лукашка и сейчас стоит у меня перед глазами.
Данилин машинально взял стакан, отпил два коротких глотка воды, затем, откинувшись на спинку стула, продолжал:
— Помню, сижу я с этим дитем тайги в просторной сибирской избе, спрашиваю его, а он молчит как камень.
— Ты, спрашиваю, не глуховат? — Молчит. Поглядывает ка меня раскосыми хитрыми глазами и молчит. — Спрашиваю его: медведей бьешь?
— Бывает, попадается.
— А соболей как, добываешь?
— Бывает…
— Тайменей и хариусов, наверно, много ловишь?