Путь на Олений ложок
Шрифт:
Шатеркин недовольно нахмурился. «Неужели и здесь ошибка?» Полковник угадал его настроение, успокоил:
— Не отчаивайтесь, Николай Иванович, все пока впереди.
— Да, но меня заинтересовало это…
— Вполне понятно, — перебил полковник. — У нас есть и другая справка, справка о настоящем Вепринцеве Иване Петровиче, о том самом, который до ухода на фронт работал шофером в гастрономе и который проживал со своей семьей по Московской улице в доме № 27. Вот этот-то Иван Петрович до сих пор к своей семье не вернулся. В декабре прошлого года он был в американском лагере так называемых «перемещенных лиц» в Мюнхене. Известно, что он много раз обращался к администрации лагеря, в различные учреждения, которые занимаются репатриацией, и настоятельно просил отправить его на родину, к семье. Но… не все просьбы там выполняются…
В дальнем от стола углу ожили старые большие часы; молоточек отстукал десять глухих и мерных ударов. «Так я и не предупредил Катю, чтобы она не ждала…»— на какой-то момент вспомнил Шатеркин и опять прислушался к спокойному ровному голосу полковника.
— А после декабря?..
— А вот после декабря он куда-то исчез, — ответил полковник. — В этом лагере его больше никто не видел.
— Очевидно, увезли в Америку.
— Вряд ли! Они скорее всего нашли ему подходящее местечко где-нибудь на европейском кладбище. И таким образом на европейской земле появится еще одна могила неизвестного солдата…
Полковник взял под руку капитана и подвел его к большому дивану, затянутому парусиновым чехлом. Они сели. Удобно устроившись на широком диване, полковник поглядел в глаза капитану и спросил:
— Итак, Николай Иванович, мы подошли к финишу. Что будем делать дальше?
— Мое мнение — брать, — немного подумав, ответил Шатеркин. — Сейчас же, без промедления арестовать Вепринцева, Стрижа, привлечь по этому делу Онучина и начинать следствие.
— Пожалуй, правильно, — согласился Павлов. — И Котельников такого же мнения. Я, признаться, тоже не против: доказательств собрано немало и преступнику пока еще не удалось совсем скрыться… — Михаил Алексеевич помолчал, задумчиво потер виски и опять вопросительно поглядел на Шатеркина. — А если все-таки на некоторое время воздержаться от ареста?
— Не понимаю вас товарищ полковник.
— Не понимаете? — улыбнулся Павлов. — Придется объяснить. Из того, что нам удалось собрать, видна конечная цель преступления. Вепринцев ищет золотые клады Дурасова, не так ли?
— Но ведь их уже нет, Михаил Алексеевич, — с удивлением сказал Шатеркин.
— Да, я сам проверял сведения профессора Данилина и получил справку из Комитета Госбезопасности о том, что золото, запрятанное Дурасовым и Лукашкой, разыскано еще в 1927 году и передано в государственное хранилище. Все это правда. — Павлов сделал небольшую паузу, шлепнул широкими ладонями по коленкам и оживленно продолжал: — Есть другие обстоятельства, которые нельзя не учитывать. Надо полагать, что Вепринцев, прежде чем убрать со своей дороги Керженекова, вытянул из него все, что тот мог знать о Лукашке, что мог слышать о кладах. Потом он завладел этой «частной перепиской». Он не глупый человек и не мог наивно думать, что в этих старых бумагах укатано местонахождение золотого клада. Они понадобились ему для того, чтобы не рисковать понапрасну, преступники такого масштаба не любят пустых увлечений, они обычно идут наверняка. Вепринцеву перед выходом в такое далекое и полное риска путешествие необходимо было откорректировать свою карту, уточнить координаты, которыми могли его снабдить там… Ну вот, когда он все это сделал, нашел надежных сообщников, он поступил на работу, как сообщила вам Онучина, и теперь срочно собирается в Сибирь.
Шатеркин с интересом слушал полковника.
— В Сибирь Вепринцев отправляется не на экскурсию, Николай Иванович, а чтобы завладеть кладом. Кто сейчас может сказать, что все золото, которое раскидал по тайге Дурасов, нашли? Никто. Свидетелей нет. И если мы разумно поступим, может быть, и на нашу долю придется кусочек Дурасовского наследства, а?
— Это было бы совсем неплохо, — оживленно воскликнул Шатеркин.
— Вот и я так думаю, — усмехнулся Павлов. — Если сейчас арестовать Вепринцева, мы даже не сумеем до конца проверить, насколько основательны эти предположения.
Павлов откинулся на спинку дивана, на минуту устало закрыл глаза.
— Да-а, будем считать, что Вепринцев уже выехал, — снова заговорил он. — в городе ему больше нечего делать…
Шатеркин кивнул головой.
— По нашим сведениям, он до последнего времени не был уверен, что на его след напала милиция. Однако игра наша кончилась, теперь он, к сожалению, знает, что уголовный розыск занимается им. Котельников не только ускорил развязку, но и поставил нас перед необходимостью сейчас же пересмотреть все наши действия…
Полковник легко и быстро поднялся с дивана и снова подошел к карте. Несколько минут он задумчиво вглядывался в тонкие очертания рельефа, в мелкие надписи населенных пунктов.
— Примерно здесь находится это сибирское село, — показал он линейкой. — Далековато, но… Кстати, вы хорошо изучили парикмахера Тагильцева?
— Мне кажется, что это честный и порядочный человек, на которого можно положиться.
— Вот и хорошо… — Михаил Алексеевич, постукивая по руке линейкой и глядя в лицо Шатеркину, сказал: — Я думаю, что с первым же самолетом нужно отправить его туда, на родину, а завтра утром и вам в путь-дорогу.
— В село Рыбаки? — удивился Шатеркин.
— Совершенно верно.
Павлов положил Шатеркину на плечо руку.
— Я позабочусь о том, чтобы местные органы милиции сегодня же были предупреждены о вашем вылете. А теперь нам необходимо серьезно поговорить о деталях…
26. Удивительное совпадение
Почтовый поезд нагонял расписание. Под колесами гремели стальные стрелки, переезды, тяжело грохотали железные мосты. Пассажиры как могли коротали время. Вепринцев, наклонив голову, упрямо и долго глядел на шашечную доску, тщательно обдумывая ход. Против него, сгорбившись, сидел Ефимка Стриж, худой и несуразно длинноногий, как застарелый опенок. Он отчаянно и нервозно парировал, чтобы избежать поражения.
— О-о, ты знаменитый игрок!..
— Опять прошляпил, — сквозь зубы процедил Стриж.
Еще два-три решительных хода — и он, оказавшись в безвыходном положении, сдался.
— Все… Это будет пятое поражение, — вздохнул Стриж задышливо и хрипло и опять стал расставлять шашки.
— Оставь! Надоело. И в шестой раз проиграешь. — Вепринцев положил на шашечную доску свою большую волосатую руку, осыпанную бурыми веснушками.
— Все равно ведь нечего делать?
Вепринцев, не отвечая, отвернулся к окну. За вагоном в монотонном кружении бежала бескрайняя ковыльная степь, холмы, неглубокие распадки, заросшие шиповником, мелким березняком и черноталом. Вдалеке, а местами у самой дорожной насыпи, бродили табуны скота, одинокие всадники-чабаны кое-где возвышались над курганами, словно былинные богатыри. Вглядываясь в эту безмятежно-унылую картину, Вепринцев хмурил редкие рыжеватые брови. Скучная степь, ленивые табуны, всадники — все это, кажется, он уже видел. Быть может, это чем-то напоминает далекий, очень далекий Техас, пыльную жаркую пустыню, поросшую колючками, отважных ковбоев на мустангах… Но где же знаменитые лассо? Нет и огромных карикатурных сомбреро на головах этих всадников, их талии не затянуты широкими старомодными ремнями, за поясами не торчат тяжелые пистолеты. Да, это не Техас!