Путь олигарха
Шрифт:
– Не знаю насчет процентов,– вклинился Скляр, – но раньше приезжаешь в село: есть хаты получше, есть похуже, но все ухожены: садочки, палисаднички, чернобрывцы, хризантемы осенью. А теперь? Заколоченные окна, трава во дворе, одну-две старухи встретишь – больше никого. Остальные в город подались, за границу. А в городе то же самое – застой и вырождение.
– Работать не умеем, – бесцеремонно прервал его Кардаш,– на себя еще кое-как, а на хозяина вроде бы и не надо добросовестно работать, даже козыряют этим: «Что я на него вкалывать буду? Да пошел он!». Но тебя никто не заставляет работать. Ты сам пришел, договорился:
Где же здесь эксплуатация? Откуда же хозяин возьмет деньги, если ты гонишь брак или, вообще, только куришь? Нет, норовят украсть, а не заработать. Это наш менталитет, отсюда все наши беды. Найди в немецких, английских, французских сказках, чтобы даром что-то досталось. А у славян сплошь и рядом: золотая рыбка, щука, скатерть-самобранка, меленка, что сама мелет, тому подобное. Халява сплошная.
Также и с лозунгами. Сколько труда надо затратить, чтобы что-то построить, создать, как трудно людей на это поднять. А вот поделить – на это мы все мастера, здесь мы все – первые. « Сарынь на кичку», «Грабь награбленное», «Экспроприируй экспроприаторов», «Заводы – рабочим, землю – крестьянам», «Хлеба и зрелищ»– лозунги вечные, как мир, начиная от афинского демоса и кончая лозунгами большевиков.
«Хорошо тебя учили в Гарварде, как им надо, – думал Скляр, не решаясь вступать в открытую полемику с Кардашем, от которого так и несло высокомерием. Первое впечатление о своем спутнике, как об интеллигентном, не слишком приспособленном к бизнесу человеке, ушло бесследно. Перед ним был умный, холодный хищник. «Хотел бы я видеть, как бы ты говорил, будучи сыном слесаря или пахаря» – носилось в голове Олега, пока он слушал Кардаша.
–Думаю, дело в психологии, – продолжал размышлять Скляр вслух, так как оба устали молчать в дороге. Он старался не углубляться в спор, а уйти в шутку.– Расскажу анекдот. Приятель спрашивает другого: Вася у тебя такая красивая жена, но бля-а-дь!Как ты с ней живешь? Вася отвечает: есть люди, которые предпочитают есть черную горбушку в одиночку. А есть, что едят торт все вместе. Я отношусь ко вторым».
Заулыбался даже молодой водитель.
– И в жизни так,– продолжал Скляр.– Один хочет быть Наполеоном, а другой – цветы выращивать в свое удовольствие. Когда римляне послали за Диоклетианом: мол, возвращайся на трон, он им ответил: что мне ваш трон – посмотрите, какую капусту я вырастил!
– Если хочешь копаться – так и копайся, – зло возразил Кардаш, видно, это его раздражало. – А многие хотят по-другому: чтоб и не копаться, и иметь машину, и виллу, и на Гавайи ездить. Ходят с плакатами, обиженные.
– По телевизору красивую жизнь показывают,– поддержал Скляр.– Звезд всяких. А не показывают, чего им это стоит, сколько трудов, пота, слез пролила звезда, через сколько унижений прошла, прежде чем стать звездой. А тысячи других так и не стали. И чем работа сварщика хуже работы певца? Артистов раньше и за людей нормальных не считали, хоронили рядом с кладбищем. А теперь артист получает миллионы, а сварщик копейки.
– Артист обслуживает миллионы. И потом умница, талант. А талант должен цениться высоко, – хмуро сказал Кардаш, как нечто, само собой разумеющееся.
– Что-то я не нахожу уникального в этих певичках, голосами похожих друг на друга и которые почти голяком шастают по сцене.
– Важен принцип. Другое дело – просчеты продюсеров, режиссеров и так далее.
– Но раньше у нас существовал принцип: каждый по мере сил делает то, к чему он приспособлен более всего. Певцу бог дал хороший голос – вот он и работает голосом. Чем он лучше того, кому бог дал умение шить? У Лемешева был лучший тенор в мире. Однако он получал твердую ставку в своем театре и не бедствовал, но и не шиковал, не покупал дворцы во Флориде, пропев два-три сезона, как у нас теперь делается.
– На Западе такого нет,– с откровенным раздражением сказал Кардаш, раздосадованный оппозицией Скляра, хоть и осторожной. Глеб Платонович не считал спутника достойным оппонентом. –Там Майкл Джексон есть Майкл Джексон. И других таких нет. Поэтому и зарабатывает миллионы.
Скляр уловил перемену в настроении спутника и не стал спорить дальше. Беседа оборвалась. Так проехали еще сто километров.
– Давай еще порассуждаем,– наконец предложил Кардаш, поерзав на сидении от долгой езды. Он оглянулся на Олега, сидящего сзади: не спит ли тот. Но Скляр не спал. Было уже позднее утро, начинало припекать. Олег потихоньку потел и стыдился, что запах его тела распространяется по салону. Это было одним из его пунктиков в отношениях с людьми и, в первую очередь, с женщинами.
– Вот говорят, допустим, о социальном партнерстве, – начал Кардаш, полуобернувшись к Олегу,– но это партнерство предполагает какой-то уровень социального самосознания с обеих сторон, взаимной ответственности.
– Не уверен,– опять возразил Скляр помимо своего желания, потому что сам еще недавно ходил в «низах». Он понимал, что Кардашу больше нужен не спорщик, а слушатель, но никак не мог побороть в себе дух сопротивления.– Все эти шикарные особняки, «Мерсы», роскошные виллы в Европе, чаевые по тысяче долларов где-нибудь в Ницце, а у себя на заводе: « Извините, денег нет» – как-то не располагают к социальному партнерству. Вот и вся ответственность.
– Это явление есть,– нервно согласился Кардаш, уже глядя вперед,– но это идет от нашего менталитета и низкой культуры зарождающейся национальной буржуазии: ударить шапкой оземь: разорюсь, а свадьбу богаче всех сыграю; хоть чем-нибудь да выделиться. А большинство бизнесменов вкалывают с утра до поздней ночи, так или нет?
Скляр утвердительно кивнул головой.
– Так вот, и за свои деньги переживаешь, и чтобы люди твои не голодали, тоже беспокоишься. А с другой стороны полное непонимание. Исторический пример. Металлист царского Петербурга – так тогда называли токарей, фрезеровщиков, слесарей – имел самый высокий процент заработной платы в общей структуре производственных расходов во всем мире.
Что-то я выражаюсь слишком сложно. Короче, заработная плата В Петербурге доходила до 70 процентов общих расходов производства. Еще проще: если изделие стоило 100 процентов, то 70 из них составляла заработная плата. В Европе в то время – только 40. Неплохо, да?
Нет, показалось мало. Большевики тогда носились с теорией прибавочной стоимости по Марксу. Прибавочная стоимость составляла 30 процентов – караул, грабят, эксплуатируют! Но забыли, что это изделие надо соскладировать, сохранять, охранять, перевозить, рекламировать и продать, и в каждом звене оставить кусочек прибыли – иначе, кто же будет работать даром.