Путь олигарха
Шрифт:
Захотелось жить, как граф или князь. Что из этого получилось, всем известно. Мало кто знает, что правительство большевиков уже в 1918 году расстреляло демонстрацию рабочих Петербурга, и красный террор – это лишь прикрытие, при помощи которого можно было сломить сопротивление пролетариата. Если сравнить, сколько за годы большевизма уничтожено так называемых буржуев с одной стороны и рабочих и крестьян с другой стороны, то сравнение будет не в пользу рабочих.
Их, и крестьян особенно, погибло в десятки раз больше. За что боролись, на то и напоролись, как
– Но работали все, и окончательная прибыль шла на социальные расходы, а теперь всех на улицу, идите, куда хотите, а прибыль я потрачу на Мальдивах.
–Да, сокращаешь, конечно, штат до минимума, но те, кто остается, получают иногда больше самих предпринимателей. И ни за что не отвечают, кроме своей конкретной работы. Работай хорошо – все дела. Опять же нет. Везет шофер товар, и голова у него не болит, продадут его или нет. Испортится – так испортится, что мне – пусть у хозяина голова болит. Главное, довезти и сдать, да еще что-нибудь умыкнуть. Казалось бы, сопи в две дырочки и нишкни. Нет же, ходят, зенки косят, разглядывают, в чем ты одет, на чем ездишь, что кушаешь, где живешь. А почему мы не так? Почему, почему, да по качану!– распаляясь все больше, сердился Кардаш.
– На чужой роток не накинешь платок, – философски сказал Скляр, отдуваясь.– Надо привыкать, Глеб Платонович, к таким разговорам, никуда не денешься. Недовольные были, есть и будут всегда, такова природа человека: не довольствоваться достигнутым. Как только достиг одного уровня тут же хочется перескочить на другой – более высокий. У вас разве не так?!
– Вот именно! – обрадовался Кардаш, что его, наконец, поддержал собеседник.– В Америке, в Европе как? Наступила пора перемен – повозмущались, вышли на улицы, изменили что-то – и опять за работу.
Кромвель еще в 1648 году пошерстил в Англии зажравшуюся аристократию, и до сих пор там все спокойно. У нас же бунт за бунтом, восстание за восстанием, революция за революцией. И везде «Весь мир насилья мы разрушим до основанья, а затем мы наш, мы новый мир построим: кто был никем, тот станет всем». И все строят, и все вновь разрушают – строители ху….
Взять хотя бы Пугачева. Ну, дойди он до Москвы, до Петербурга, и дальше что? Салават Юлаев получил бы графа, а нутро по-прежнему осталось бы диким, башкирским. Это он с братками с живых помещиков кожу сдирал, а подкожным жиром смазывал раны и оружие, и использовал для приготовления какой-то ихней башкирской бурды.
Это он, ближайший соратник Пугачева, разрезал людям живот, наматывал на палку кишки жертвы, и человек смеялся до самой своей последней минуты, потому что было нестерпимо щекотно. И что принесли бы России эти бандиты, не разбей их Суворов? Новый строй, всеобщее равенство, расцвет промышленности, ремесел? Дикость и упадок – больше ничего.
« Вас вовремя не буди – так вы и не проснетесь», – желчно подумал Скляр, а вслух спросил с искренним интересом:
– Глеб Платонович, где вы почерпнули эти сведения? В наших учебниках такого не было.
Кардаш опять полуобернулся к Скляру, раздумывая, заслуживает он доверия или нет. Олег, видно, заслужил.
– В наших учебниках много чего не было, – сказал Кардаш, снова усаживаясь поудобнее.– Читал в Америке. Спустим деньги в казино или на потаскух и сидим на бобах до следующего получения. Что остается делать? Читаем. В Гарварде – одна из лучших в мире библиотек по русской истории. Там половина профессуры имеет русские корни. Вот и читали, слушали, сочетали полезное с приятным. Сперва негритянок порем, а потом читаем, или наоборот. Вот так-то…
– Саша,– обратился вдруг Кардаш к своему водителю,– а почему ты не участвуешь в нашем разговоре? Ты – представитель, так сказать, рабочего класса, гегемона революции, могильщика буржуазии…
–Я рулюю, – неопределенно ответил Саша.
– Правильно, вот это ответ. Человек рулюет – и это его главная задача. Он у меня получает больше, чем таксист или частник на маршруте, – обернувшись к Скляру, пояснил Кардаш.– Саша, митинговать пойдешь?– снова к водителю.
– А зачем? – заулыбался парень.– Пока хватает. И митингами ничего не добьешься.
– Дурья твоя башка, – скептически резюмировал Кардаш.– Ты своими глупыми, корявыми рассуждениями опровергаешь самого Карла Маркса, а заодно и Фридриха Энгельса, Ульянова-Ленина, ренегата Каутского, а также Прудона. Как ты можешь так нагло обращаться с великими умами?
– Я таких фамилий, кроме Ленина, даже и не знаю, – стеснительно сказал Саша.
– А если Глеб Платонович возьмет тебя и уволит? – не преминул съязвить Скляр. Бес и желание как-то противостоять самодовольству Кардаша все время толкали его в ребро.
– Ну…я не знаю…шоферня везде нужна…– ответил водитель, сразу став серьезнее.
– Ты моих сотрудников не провоцируй, – с многозначительой бесстрастностью сказал Кардаш. Олег понял, что, в самом деле, не стоит провоцировать. Он поерзал немного по сидению, чтобы сменить позу и чтобы ничто не мешало ему заниматься излюбленным в последнее время занятием – размышлениями о своих отношениях с Ольгой…
Возвратившись домой после первой поездки в Днепровск, Скляр позвонил в приемную комбината, узнал номер телефона в гостинице и, затаив дыхание, набрал заветные цифры. Ольга в тот день не работала. Он позвонил на следующий.
Ольга сперва не поняла, кто звонит, а поняв, отвечала вежливо, но скупо. Так повторялось несколько раз. Олег изо всех сил старался зацепиться за каждое сказанное ею слово, развить тему и тем самым заполнить межзвездную пустоту отчуждения, возникающую в каждом телефонном разговоре. О чем он только не говорил: о политике, о спорте, о телесериалах, которые специально смотрел, о жизни, об эстраде, рассказывал анекдоты, пытаясь ее рассмешить, но все невпрок. Ольга или упорно молчала или отстреливалась короткими сухими фразами. Откровенно послать его к черту она, видимо, побаивалась, зная, какая это важная фигура для руководства комбината.