Путь отважных

Коршунов Михаил Павлович

Наконец солдат успокоился, а Киря обиженно поджал губы и проговорил:

— Хорошо вам, дяденька, смеяться, когда вы вон как бык здоровый, а мне-то каково? Ещё тошнее стало.

— «Тошнее, тошнее», — добродушно заговорил белогвардеец. — Знаю, что любая болезнь не в радость. Я ведь, брат, раньше по медицинской части служил. Санитаром. Всякие болезни видел… — И он перешёл на наставительный тон: — Сам виноват. Чем по больницам бегать, давно бы уже вылечился. Если у тебя порок сердца, а не пророк, как ты говоришь, так и пил бы настойку стародубки. Корешки валерьянки тоже хорошо помогают. А

если что другое, то опять же всякие травки и корешки от этого есть. А учёные микстуры — это тьфу, шарлатанство!

Киря в знак согласия кивал головой, а когда солдат кончил, спросил:

— А мне и надо знать, что у меня в груди. Капитан Ипатов тоже, как вы, говорит: «Сходи к доктору, узнай, какая болезнь, потом травками и корешками вылечишься, а лекарства сейчас не достанешь, и не в пользу оно».

— Верно говорит капитан. Видать, человек понимающий.

— Так я пойду, дяденька, узнаю у доктора. А потом, может, вы мне скажете что пить? — вопросительно уставился на солдата Киря.

— Ну что ж, иди, раз такое дело, — разрешил белогвардеец. — А посоветовать я могу. Я в этом деле мастак. У меня ещё мать-покойница всю деревню травами лечила и мне по наследству передала.

Киря не торопясь поднялся на крыльцо и скрылся за дверью. Здесь ему повезло. Он быстро разыскал больничную сестру Трунтову. Она переставляла со стола в шкаф какие-то баночки, склянки и в комнате была одна.

Киря торопливо рассказал, зачем послал его Игнат Владимирович Громов.

Внимательно выслушав, сестра полушёпотом сообщила:

— Степан лежит один, в угловой комнате. Окно выходит во двор. Его можно выкрасть. Завтра ночью дежурит военнопленный чех, фельдшер. Мы с ним всё приготовим. В полночь приезжайте. Сигнал: два стука в окно. Так и передай Игнату Владимировичу, а сейчас иди, как бы не задержали.

Киря быстро шмыгнул из комнаты. Когда спускался с крыльца, знакомый часовой-белогвардеец спросил:

— Ну как? Что-то быстро.

Киря обиженно скривил губы.

— Прогнали. Доктор не захотел смотреть, говорит: и без тебя больных хватает.

— Да-а, — сочувственно покачал головой белогвардеец. — Верно, вчера раненых доставили. Партизаны напали. А всё-таки зря доктор не посмотрел, парень ты хороший. Но ты не расстраивайся. Пей стародубку или корешки валерьянки употребляй. Поможет.

— Спасибо, дяденька. Попробую, — сказал Киря и, не оглядываясь, зашагал прочь от больницы.

* * *

В полночь к берегу около Каменской больницы пристала лодка. Из неё выпрыгнули и скрылись за обвалом трое: Егор Корнеев, Илья Чеукин и Киря Баев. Они-то и были посланы командиром отряда освободить Степана Топтыгина.

— Ну, давай! — толкнул в бок Кирю Егор Корнеев, и подросток исчез в темноте.

Тишина. Только глухо бьются речные волны о берег да где-то невдалеке тявкает собачонка. От томительного беспокойного ожидания и оттого, что невыносимо хочется курить, Корнееву с Чеукиным кажется, что Киря долго не возвращается, хотя ушёл он не больше десяти минут назад. Уж не случилось ли чего? Но вот с обрыва посыпалась земля, и к ним спрыгнул Киря.

— Ну как? — спрашивают оба разом.

— Кругом никого, а часовой дремлет у крыльца. Прошёл мимо — он даже голову не поднял.

— Тогда вперёд! — тихо скомандовал Корнеев.

Три едва приметные в темноте фигурки проследовали к больнице. Припадая к стене, они бесшумно проскользнули во двор к угловому окну. Корнеев дважды негромко стукнул в стекло.

Тотчас же открылась створка, и в окне показалась голова фельдшера-чеха.

— Кто бывай? — спросил он.

— Свои.

— Принимайте, товарищ. Быстрее!

На подоконнике появились ручки носилок. Корнеев принял носилки, в которых лежал Топтыгин, и вытянул наружу. Их подхватил Чеукин.

Окно захлопнулось. Партизаны почти бегом двинулись к берегу. Вскоре от него бесшумно отплыла лодка. Перед утром Степан Топтыгин был в отряде Громова на заимке Кондаурова.

* * *

Отряд Громова готовился к выступлению. Однако плохо, очень плохо было с боеприпасами. И тогда решили организовать сбор патронов по деревням среди подпольщиков и надёжных людей — бывших фронтовиков.

Игнат Владимирович Громов послал партизан Проню Поставнева и Кирю Баева в село Поперечное за револьверными патронами, хранившимися у одного из подпольщиков. В село они приехали, когда во многих домах уже погасли огни: крестьяне спать ложились рано, керосин купить было трудно, поэтому жгли его экономно. Однако в доме, куда им надо было явиться, ставни почему-то были не закрыты и ярко светились окна. Поставнев не доехал до знакомой избушки, привязал лошадь к чужой ограде и сказал Кире:

— Сходи-ка, Кирюха, загляни к Петру в окошко, не беляки ли, случаем, у него.

Киря соскочил с телеги и направился к дому подпольщика. Вернулся быстро, зашептал:

— В самом деле беляки. Самогонку пьют за столом.

— Что же теперь делать? — в задумчивости проговорил Поставнев.

— А вы, дядя Прокопий, езжайте назад, а я тут останусь, — заметил Киря. — Может, удастся патроны взять, да и поразведаю, сколько в деревне беляков.

Поставнев поколебался, а затем решил:

— Ладно, оставайся.

— Только карабин мой возьмите, а мне наган дайте, — попросил Киря.

— На, и гранату получи, может, пригодится. Не дай бог, на беляков невзначай попадёшь.

Киря сунул в карман наган, за пазуху — гранату и пошёл вдоль улицы, а Поставнев вернулся в отряд на заимку.

Ночью Киря забрал револьверные патроны у подпольщика, разузнал, сколько беляков находится в селе Поперечном, а утром вышел из села.

Лёгкий ветер волнами переливает высокие травы, сплошным ковром расстилает их до самого горизонта и там топит не то в призрачном море, не то в большом озере, созданном сизой дымкой марева. И Кире кажется, что он сейчас находится не у себя в Кулундинской степи, а в какой-то сказочной стране, и идёт он не к знакомой заимке, где скрывается партизанский отряд, а к синь морю-океану. Влезет он в его чудодейственную воду, искупается и приобретёт такую силу, что никто с ним не сможет справиться. И вырастут у него орлиные крылья, и облетит он всю землю, посмотрит, что на ней делается.