Путь Пастуха
Шрифт:
Ошеломлённым выглядел и жрец, с недоверием и гневом осматривающий потухшие шесты.
Но не таков был Кау, чтобы какой-то дождик прервал его рывок к цели! Борьба для него была ещё далеко не закончена.
— Это сделала проклятая колдунья-эратка, которую предатель Пех подговорил противиться воле бога! — заорал он, и прежде, чем кто-то что-то успел сказать, со страшной силой метнул копье.
Услышав его свист над головой, прервавшийся болезненным вскриком позади, Бхулак похолодел — он был уверен, что копье попало в Ави. Но разворачиваться и смотреть времени не оставалось. Его собственное
Собранию понадобилось несколько секунд, чтобы осознать случившееся, а Бхулак за это время уже подскочил к лежавшей без движения Ави. Сначала он с отчаянием подумал, что та умерла, но, приложив пальцы к шее, нащупал слабый пульс. Видимо, она успела отстраниться, и копьё попало в плечо, пробив тело насквозь. Возможно, наконечник задел лёгкое, но раненую ещё можно было спасти.
— Несите её в лагерь, пусть жрецы-целители займутся ей, — бросил Бхулак двум из подскочивших воинов своего клана.
Те осторожно подняли жену вождя и унесли. А неприятности Бхулака только начинались.
— Пех пролил кровь в священном месте, схватите его! — закричал пришедший в себя Бхег.
Но сделать это было легче, чем сказать. Бхулак обнажил последнее оставшееся у него оружие — длинный медный кинжал. Десяток воинов-быков окружили своего предводителя, ощетинившись копьями. Один из них протянул вождю булаву с круглым каменным набалдашником.
«Приготовьтесь», — сжав её, мысленно приказал Бхулак свои детям, которых тут было не меньше пяти или шести.
«Мы умрём за тебя, отец!» — послали они ответ.
Бросившиеся было исполнять приказ Бхега ореи приостановились — с быками связываться не хотел никто, и все знали, насколько страшен в битве их вождь. Воспользовавшись нерешительностью противника, тот быстро заговорил, стараясь переломить ситуацию:
— Я покарал человека, покусившегося на жизнь моей жены! И Кау первый совершил здесь кровопролитие. Я не хочу больше никого убивать — как и мои воины. Но если придётся, смертей будет много. И это только начало.
Все осознавали, что он прав — убийство вождя быков повлекло бы за собой тяжёлую и долгую междоусобную войну, которая ещё больше ослабит ореев. А Кау, лежащий с раздробленной головой перед богом Грозы, всё равно уже не претендует на верховное вождество...
Но за все эти убийства кто-то должен был ответить, и Бхулак оставался лучшим кандидатом на это. Так что дело явно зашло в тупик.
Но тут заговорил Квен — на удивление здраво, если учитывать его поведение до этого. Впрочем, он и правда был разумным человеком, понимавшим, что потерял могучего покровителя, а в случае начала хаоса его не защитит даже высокий статус жреца.
— Пусть вождь Пех пожертвует богу Грозы своего лучшего коня, — громко сказал он, привычно добавив в голос немного потустороннего завывания, что всегда производило впечатление на его слушателей. — Если бог примет его жертву, значит, он невиновен и не может быть наказан.
Компромисс был почти идеален для всех: круг вождей сохранял свой авторитет и оставался чистым перед богом, переложив на него решение судьбы Бхулака. Последний же терял лишь одно ценное животное, выменяв на него свою жизнь.
Бхулак даже почувствовал к Квену некую благодарность. Он опустил оружие и этому примеру последовали его воины.
— Я согласен, — проговорил он. — Пусть жрецы клана Быков и клана Волка приготовят всё для жертвоприношения.
Лошадей ореи — как и прочие народы, приручившие этих прекрасных зверей — доили, забивали на мясо, жир использовали для питания светильников, шкуры для одежды, волос и сухожилья — для верёвок и тетивы, а кости — для разных поделок. Кому-то, конечно, за эти века приходила в голову мысль (Бхулаку уж точно) запрячь их в повозку или даже сесть на лошадь верхом. Кто-то даже и пытался это сделать, но буйный нрав скакунов сводил все эти попытки на нет. Во всяком случае, сам Бхулак за всю свою огромную жизнь не сталкивался с удачными опытами такого рода и даже не слыхал о таких.
Но люди уже очень давно жили бок о бок с лошадьми и зависели от них не только как от источника пищи, но и в духовном плане. Кони стали частью преданий о первоначальных временах — жрецы рассказывали, что конь присутствовал при сотворении первых людей и чуть не убил их, чтобы в дальнейшем эти существа не имели власти над ним, но посланная богом собака отогнала злодея... Много чего ещё рассказывали. Пока же лошади ходили за людскими племенами, подобно прочему скоту, щипали траву в степи, давали людям пищу, одежду и свет. А иной раз и приносились в жертву богам, и это было крупным событием.
Клан Быка привел к Вратам Солнца небольшой табунок, который возглавлял мышастый жеребец. Как и другие домашние лошади, он был взят из диких степей маленьким жеребёнком и давно уже привык жить с людьми, но оставался всё тем же сильным и быстрым зверем. Его жизненной задачей было вести табун, и, если бы не сегодняшнее несчастье, никто никогда не поднял бы на него топор. Но богу Грозы потребно самое лучшее.
Поэтому теперь воины-быки заарканят жеребца и будут удерживать, пока младшие жрецы двух кланов обмывают его, украшают лентами, медными и золотыми оберегами, смазывают мёдом диких пчёл и коровьим маслом. Затем его отведут на площадку к идолу бога Грозы, туда набросают душистых трав и окропят место жертвоприношения кровью двух разрубленных собак — чтобы конь видел, что прежде к богу уходят его извечные враги.
И, наконец, младшие жрецы поставят его на колени, а один из главных (видимо, это будет Квен), возгласив моление богу, обрушит на конскую голову каменный топор.
Но это будет лишь началом действа — потом придёт женщина. Вообще-то, в данном случае их должно было бы быть две — то есть, жён двух вождей. Но поскольку у первого тут была только раненая Ави, это будет одна жена Кау. Она разденется догола и ляжет рядом с мёртвым конём. Её укроют одеялами, и она начнёт кричать, как женщины обычно кричат от наслаждения, делая вид, что совокупляется с мёртвым жеребцом. А жрецы станут ходить вокруг, произнося священные слова.