Путь прилива
Шрифт:
Навстречу ему шла — (шествовала! плыла!) — женщина. Сине-зеленый костюм со смелым, глубоким декольте, над гордо поднятой головой раскачиваются изумрудные перья. Владычица Вод? или Океана? или Небосвода? Левая рука придерживает пятнистую, как камуфляжная куртка, юбку — чтобы не волочилась по земле. Яркая, бьющая в глаза красота создавала вокруг этой женщины невидимое силовое поле, толпа широко расступалась, давая ей дорогу. Зеленые, как трава, как изумруд, как душа леса, глаза смотрели прямо на чиновника. «Сердце — это маленькая птичка», — выводил где-то неподалеку нежный и не очень трезвый голос
Чиновник шагнул в сторону, чтобы не путаться у сказочного видения под ногами, — и тут же вздрогнул от прикосновения руки, затянутой в длинную зеленую перчатку.
— Тебя, — сказала женщина. Зеленые огромные глаза прожигали чиновника насквозь, белые, как жемчуг, зубы рвали его на части. — Я хочу тебя.
Она обняла чиновника за талию и повлекла прочь.
Покидая поселок, женщина сорвала с провисшей гирлянды бумажный цветок. Она взяла его двумя руками и опустила в ручей. И тут же на поверхности воды появилось множество цветов, они плыли, вращаясь и грациозно покачиваясь. (Танец цветов, в каком же это было старинном балете?)
И светились. И только теперь, в призрачном этом свете чиновник увидел, что выше перчаток руки ее испещрены звездами и треугольниками, глазами и змеями и другими, совсем уже непонятными символами.
Ундина. Очень подходящее имя. Они прошли по Сырнозаводской дороге, миновали кучку беспорядочно разбросанных домов и углубились в розовый лес. Ползучие плети, усеянные цветами и шипами, задушили здесь всю прочую растительность, они карабкались по мертвым, высохшим деревьям, устилали землю, а кое-где, на полянах, взрывались огромными кустами, напоминавшими издали холмы, густо обрызганные кровью. В воздухе висел тяжелый, приторный аромат.
— Здесь стоило бы вроде немного подрезать, — сказала женщина, пригибаясь под низкой, сплошь усыпанной мелкими розовыми цветами аркой. — Но какой смысл — ведь скоро Прилив.
— Это что, местные? — спросил чиновник, пораженный таким изобилием.
— Нет, что ты, на Миранде роз не было, их завезли с Земли. Дикие, беспородные. Первая планировщица этих мест рассадила их вдоль дорог, для красоты. А потом оказалось, что у этой красоты нет здесь никаких естественных врагов, и пошли милые цветочки в рост и стали глушить все остальное. Вот в этом, скажем, месте они расползлись уже на много километров. Случись такое в Пидмонте — неизвестно было бы, что и делать, а здесь их зальет водой, и дело с концом.
Некоторое время они шли молча.
— Ты ведьма, — сказал чиновник, неожиданно для себя самого.
— Заметил? — В голосе звучала насмешливая улыбка. Острый влажный кончик языка тронул ухо чиновника, пробежал по всем изгибам, исчез. — Я услышала, что ты ищешь Грегорьяна, и заинтересовалась. Я же знаю его с детства, мы вместе учились. Спрашивай что хочешь — я тебе все расскажу. Ну вот и пришли.
На поляне стояла маленькая некрашеная хижина.
— Где он?
— Ты хочешь не этого. — И снова эти изумрудные немигающие глаза. И эта насмешливая улыбка. — Во всяком случае — сейчас.
— Да сколько же у тебя здесь крючков, — сказал он, неумело расстегивая платье. Острый треугольник обнаженной кожи становился все шире и длиннее. При каждом, самом легком, прикосновении по телу Ундины пробегала дрожь. На ночном столике, под сентиментальной голограммой пляшущего Кришны, горела одинокая свеча. Колеблющееся пламя отбрасывало на стены комнаты длинные, глубокие тени. — Ну вот. Кажется, последний.
Ведьма повернулась, подняла руки крест-накрест к плечам и потянула платье вниз. Сперва показались груди — тяжелые, чуть перезревшие плоды с темно-каштановыми черенками, затем — мягкий, округлый живот, глубокая, до краев наполненная темнотой, впадина пупка. Еще немного — и Ундина придержала пятнистую, как лягушачья кожа, ткань.
— Сердце — это маленькая птичка, — негромко пропела она, раскачиваясь в такт, — приютившаяся в твоей ладони.
Чиновник знал, что эта женщина — ловушка. Приманка, наживка, скрывающая под своей бархатистой кожей острые, зазубренные крючки. Один поцелуй — и крючки вонзаются в твое тело так глубоко и болезненно, что не сорвешься, не оборвешь леску, не уйдешь. И Грегорьян будет водить тебя как рыбу, утомлять и изматывать, пока ты не утратишь всякое желание сопротивляться. И тогда ты махнешь на все рукой, и опустишься на дно, и умрешь.
— И если ты ее упустишь… — Ундина выжидающе смолкла.
Уйти. Повернуться и бежать, бежать куда глаза глядят.
Чиновник осторожно коснулся лица ведьмы. Рукой. А затем — губами. Зашумело, падая на пол, платье.
Ловкие, проворные пальцы скинули с плеч чиновника куртку, начали расстегивать рубашку.
— Ты слишком нежный.
Ее рука направила его, и там было тепло, влажно и хорошо. Он чувствовал ее широкий, мягкий живот, ее груди. Не юная, но никак уж и не то, что называется «пожилая», Ундина пребывала в самом расцвете своей женственности, находясь на вершине, за которой только еще просматривался долгий, необратимый спуск. Мысль, что эта женщина никогда уже не будет такой прекрасной, как сейчас, еще больше возбуждала чиновника. Стройные, чуть полноватые ноги обхватили его за талию, стали раскачивать его, как волны — лодку, сперва — едва заметно, затем — все сильнее и быстрее.
Ундина, подумал чиновник. Ундина, Изольда, Эсме, Теодора — имена местных женщин подобны засушенным цветам. Или — осенним листьям.
Сквозняк качнул пламя свечи, тени суматошно забегали по стенам, снова успокоились. Неистовые губы Ундины метались по его лицу, шее, груди. Ундина была снизу, затем сверху и снова сверху, и чиновник не понимал уже, где кончается его тело и начинается она, более того, он не понимал, какое из этих тел принадлежит ему. А потом она превратилась в Океан, и он утратил всякое представление о реальности и утонул.
— Еще, — сказала Ундина.
— Боюсь, — сказал чиновник, — ты путаешь меня с кем-то другим. Не тот у меня возраст. Я с радостью сделаю еще одну попытку, но не сейчас, а минут через двадцать.
Ундина села; изумительные, невероятные груди качнулись и замерли. Теперь их освещали только бледные лучи Калибана, косо пробивающиеся сквозь пыльное окно, — свеча давно догорела.
— Ты что — не знаешь, каким образом мужчина может испытать множественные оргазмы без эякуляции?