Путь Шеннона
Шрифт:
– Этого быть не может, – пробормотал он, выпучив на меня глаза. – Я вам предлагаю верное дело. А вы плюете на это. Да вы просто рехнулись!
– Хорошо, – сказал я. – Пусть будет так. А сейчас разрешите мне приступить к работе.
Я нажал на кнопку звонка, и в комнату, волоча ноги, вошел первый пациент – старик. Я принялся осматривать его, а доктор Мейзерс, сдвинув шляпу на затылок, в полном изумлении продолжал глядеть на меня. Наконец он взял мешок с деньгами, запер его для большей сохранности в сейф и, не сказав ни слова, вышел. Едва он скрылся за дверью, как я пожалел о своей вспышке. Человек он был неплохой и оказывал немало добрых услуг своей округе, но его неустанное стремление набить потуже свой денежный мешок было просто невыносимо.
Пробило одиннадцать часов, когда я вышел от последнего больного. Я направился в «Глобус», но, хоть и очень устал, знал, что не засну. Сейчас, когда голова моя ничем не была занята, тоска снова овладела мной и, точно острозубый зверь, принялась раздирать мне грудь. Однако, шагая по мокрым улицам, я издевался над своими муками. Нечего, сказать – настоящий Лотарио, беззаботный покоритель сердец! Или юный Ромео… Казанова… Какими только именами я, издевки ради, не называл себя.
Добравшись до своей комнаты в гостинице, я сорвал с себя одежду и бросился на постель. Я лежал в темноте совсем неподвижно, крепко закрыв глаза. Но, сколько я ни пытался заснуть, в мозгу моем все снова и снова возникали слова: «Я не должна вас больше видеть… никогда… никогда».
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
1
Неделю спустя, часов около девяти вечера я шел с чемоданом по безлюдной дороге и, напрягая зрение, старался разглядеть сквозь туманную мглу очертания «Истершоуза», все еще сокрытого в мнимой пустоте ночи. Я опоздал на поезд в Уинтоне и, прибыв часом позже назначенного времени на узловую станцию Шоуз, расположенную милях в сорока от города, среди пустынных, окруженных лесом пастбищ Лотиана, обнаружил, что никто не приехал встречать меня. На полустанке мне показали, в каком направлении надо идти, но я, несомненно, заблудился бы в этой пустынной местности, если бы не наткнулся на высокую ограду, утыканную по верху железными шипами. Я шел вдоль нее минут десять и, завернув за угол, внезапно очутился перед воротами, вход в которые охранял каменный домик привратника, увенчанный башенкой, – в окне ее мерцал зажженный фонарь.
Опустив на землю чемодан, я постучал в обитую большими гвоздями дверь привратницкой. Немного спустя кто-то взял с окна фонарь, вышел к воротам и, всматриваясь через решетку в темноту, окликнул меня:
– Кто там?
Я назвал себя, добавив:
– Меня здесь должны ждать.
– Знать ничего не знаю. Где ваш пропуск?
– У меня нет пропуска. Но неужели вам не сказали, что я должен приехать?
– Никто мне ничего не говорил.
Привратник уже хотел было вернуться к себе в домик, оставив меня в кромешной тьме. Но в эту минуту мелькнул свет другого фонаря, и за спиною привратника раздался резкий женский голос; изысканно вежливо женщина спросила с заметным ирландским акцентом:
– Это доктор Шеннон? Все в порядке, Ганн, откройте ворота и впустите его.
Не без воркотни привратник наконец распахнул железные ворота. Я поднял чемодан и вошел.
– Все движимое имущество при вас. Отлично. Прошу за мной.
Моя проводница, насколько можно судить при слабом свете фонаря, была женщина лет сорока, в синих очках, широком грубошерстном пальто и с непокрытой, головой. Когда ворота с лязгом захлопнулись и мы двинулись по длинной темной аллее, она представилась:
– Доктор Мейтленд, заведующая женским отделением. – Тут я наткнулся на кусты и чуть не упал. – Вас должен был встретить доктор Полфри – он ведает восточным и западным крыльями мужского отделения, но он сегодня работал только до полудня, а потом уехал в Уинтон. – Выждав, не скажу ли я что-нибудь, она добавила: – Вот там, впереди, наше главное здание.
Я поднял глаза. Неподалеку, на небольшом возвышении, смутно виднелись очертания чего-то похожего на замок – словно соты, наполненные светом, расплывавшимся в сыром мраке. Туман лишал этот свет яркости, и он казался призрачным и неверным. Пока мы шли к зданию, некоторые огоньки на моих глазах потухли, другие вспыхнули – созвездие мерцало и словно приплясывало.
Но вот аллея кончилась и перед нами вырос высокий фасад; Мейтленд направилась к каменному портику, освещенному висячей лампой в металлической сетке. С ключом в руке она остановилась на верхней ступеньке широкой гранитной лестницы и пояснила:
– Это южное крыло мужского отделения. Здесь вы и будете обитать.
Мы вошли в огромный, очень высокий вестибюль с полом, выложенным белыми и черными мраморными плитами; в глубине виднелась алебастровая статуя, а на стенах, в массивных золотых рамах, висели три гигантских пейзажа, писанных маслом. Две горки стиля «буль», окруженные зелеными с золотом парадными стульями, дополняли картину, поражавшую глаз своим вычурным великолепием.
– Надеюсь, вам здесь нравится. – Казалось, Мейтленд еле сдерживает усмешку. – Настоящий вход в Валгаллу, правда?
И, не дожидаясь ответа, она стала подниматься по широкой, устланной ковром лестнице на третий этаж. Здесь тем же ключом, который, как я теперь заметил, висел на тонкой стальной цепочке у ее пояса, она быстро и умело открыла передо мной дверь в отдельные покои, состоявшие из нескольких комнат.
– Вот мы и прибыли. Теперь самое неприятное вам известно. Спальня, гостиная и ванная. Все – в викторианско-готическом стиле.
Несмотря на ее холодную насмешку, я нашел, что комнаты, хоть и старомодно обставленные, были необычайно уютны. В гостиной, где на окнах уже были задернуты занавеси из синели, топился камин и яркое пламя бросало мягкий отсвет на медную решетку и красный пушистый ковер. Там стояли два кресла и софа; возле секретера, полочки которого были уставлены книгами в кожаных переплетах, – настольная лампа. В спальне виднелась удобная кровать красного дерева, а в ванной комнате – ванна из толстого белого фарфора. Горькое чувство овладело мной: меня так и подмывало сказать моей высокомерной спутнице, что по сравнению с «Глобусом» здешние апартаменты казались мне просто роскошными.
– Будете распаковывать вещи? – спросила Мейтленд, деликатно остановившись у двери. – Или, может быть, хотите, чтобы вам прежде подали ужин?
– Да, хорошо бы. Если это не слишком хлопотно.
Я сунул чемодан за софу и, пока Мейтленд звонила в колокольчик у камина и заказывала мне ужин, постарался рассмотреть ее. Она была очень некрасива, с красным, лоснящимся пятнистым лицом и тусклыми соломенными волосами, небрежно собранными сзади в узел. Зрение у нее было явно слабое, так как даже за синими стеклами очков веки казались красными и припухшими. И, словно нарочно – чтобы еще больше подчеркнуть свою непривлекательность, – она была на редкость безвкусно одета: под широким пальто виднелась фланелевая блузка в розовую полоску и мешковато сидевшая шерстяная юбка.
Через пять минут в комнату молча вошла горничная в черном форменном платье и белом накрахмаленном переднике, с подносом в руках. Она была низенькая и дородная – настоящая карлица, – с серым, невыразительным лицом, с мускулистыми икрами, обтянутыми черными чулками.
– Благодарю вас, Сара, – любезно сказала Ментленд. – Все выглядит очень аппетитно. Кстати, познакомьтесь: доктор Шеннон. Я уверена, что вы хорошо будете ухаживать за ним.
Горничная упорно смотрела на ковер, тупое лицо ее ничего не выражало. Внезапно она подпрыгнула, как заводная игрушка, и сделала реверанс. Потом, так и не произнеся ни слова, вышла.