Путь Сумеречницы
Шрифт:
– Да перестань! Не ты ли первая взялась людей обманывать?
– Я хотела развеселить детей!
– Какая разница?
Как он может такое сравнивать?!
– Нужно нашего демона сжечь побыстрее. Сомневаюсь, что краска на нем долго продержится. А потом позавтракай. – Брат протянул сверток. – Там пирожки с капустой и мясом. Только, умоляю, ни с кем не делись! Голодным и убогим твои подачки не помогут, а если ты упадешь от изнеможения, мы не сумеем оторваться от погони.
– Какой погони? – всполошилась Лайсве.
– Слухи ходят. –
– Мастер Вейас, почему так долго? Вы обещали! – раздался из-за притворенной двери капризный голос.
– Все будет хорошо. Справимся. – Он подмигнул и ушел ублажать селянку.
Лайсве потопталась на месте, пытаясь унять панику, но ничего путного в голову не приходило в голову. Как там в Кодексе Сумеречников говорилось: «Нужно решать насущные проблемы, а не переживать о том, чего еще не случилось»?
Она взяла шест с куродавом и направилась к ближайшему перекрестку, чтобы скрыть следы обмана.
Языки пламени обгладывали «куродава», обдавая запахом паленой шерсти. Прохожие исподтишка косились на Лайсве, но она старалась их не замечать.
«Я уверена в том, что делаю. В сжигании куродава на перекрестке нет ничего необычного. Сумеречники всегда так поступают, чтобы огородить людей от злых чар».
Лайсве пробубнила только что придуманное «заклинание» и подбросила в костер пучки травы. Вроде так больше походило на таинство.
«Брат мой, Ветер, даже себя обмануть не получается!»
Когда костер потух, она закопала обугленные косточки, снова бормоча нелепицу и присыпая могилку полынью и подорожником, а затем подобрала с земли сверток и побрела в Гульборг. Стражники у ворот пропустили ее внутрь за пару медек. Никуда не сворачивая с широкой главной улицы, Лайсве вышла на центральную площадь. Посреди рыночных рядов возвышался стройный деревянный храм с круглыми, похожими на луковицы зелеными куполами. Дом Повелительницы Земли и ее тринадцати сыновей и дочерей – богов-покровителей ремесел и земледелия.
Лайсве уселась на ступени, раскрыла сверток с пирожками и попробовала один из них. Кусок встал в горле сухим комом. Студеная вода из фляги кое-как протолкнула его внутрь.
Перед глазами до сих пор мелькала постыдная сцена с участием брата. Все вокруг чувствовали любовь или хотя бы страсть, но только не Лайсве. Ее ни к кому не тянуло, живот не полнился бабочками – так вроде это чувство описывали в любовных балладах. Но почему именно бабочки? Ведь тогда, получается, в живот
Лайсве усмехнулась и принялась оглядывать собравшийся на торжище люд. Среди пестрой толпы выделялась девочка лет восьми, может, десяти. Невысокая, худенькая, темноволосая и необычно смуглая для этой местности. Одета она была в прохудившийся холщовый балахон, а ноги вместо башмаков укутывали тряпки. Правую руку девочка прятала за спину, а левой держала букетик васильков и предлагала прохожим:
– Возьмите! Всего за одну медьку или кусочек хлеба! Или овсяную лепешку! Или недозрелое яблоко!
Все шарахались от нее, словно та была заразной. Видимо, девочка сильно проголодалась, раз терпела такое. Надо бы поделиться с ней пирожками – так, чтобы Вейас не узнал.
Лайсве оставалось до нее всего несколько шагов, когда девочку кто-то толкнул, и она распласталась на земле. Ее букет затоптали спешившие по делам прохожие. Как бы кроху не постигла та же участь! Лайсве протянула ей руку и помогла подняться.
– Простите. Не стоило. Я такая неуклюжая, – стеснительно пробормотала девочка, пряча глаза.
Может, она из манушей, которые большим табором кочевали по всему Мунгарду? Но мануши глазами обладали ярко-голубыми, а у этой – темные угольки.
– Еще как стоило. Идем!
Лайсве отряхнула ее от пыли и хотела было устроиться возле храма, но на порог снова вышел жрец и покачал головой. Но почему? Сюда пускали всех, даже нищих и больных. Лайсве сделала еще один шаг, но тут уже заупрямилась девочка.
– Нет! Меня побьют палками. Я не хотела ничего дурного, только кусочек хлебушка выменять. Клянусь!
Лайсве присмотрелась внимательнее. Вот почему девочка прятала правую руку. На ней не хватало кисти, а рукав лохмотьями свисал так, чтобы это скрыть. Воровка? Но ведь она была совсем кроха. У Лайсве и красть-то нечего, кроме злосчастных пирожков и затупленного меча. Она улыбнулась как можно ласковее и повела девочку прочь из города.
На опушке леса неслась узкая река с сильным течением. Они искупались на мелководье и выстирали одежду, затем поднялись выше, где берег становился обрывистым и крутым, а дно уходило на большую глубину и сверху даже не проглядывалось.
Девочка в посеревшей от времени нижней рубахе разлеглась на огромных мягких листьях лопуха и принялась уплетать пирожки. Она постоянно давилась и кашляла, откусывая слишком большие куски.
– Не торопись так, а то плохо станет, – предупредила Лайсве с улыбкой.
– Простите! – залепетала она, обсыпая себя крошками. – Я так давно не ела ничего, кроме лебеды и сосновой коры. Хотела цветы на кусок хлеба выменять. Дядька Лирий предупреждал, что нельзя попрошайничать, но я не послушала, вот и… – Говорила она торопливо, с гортанным придыханием на некоторых звуках. Ее взгляд бегал, словно она чего-то опасалась.