Путь Тесея
Шрифт:
Улучив время, царь Эгей продекламировал, как сумел, ответ Пифии на свой вопрос и попросил у друга совета. Царь Питфей попросил его как можно точнее воспроизвести вопрос оракулу и ненадолго задумался. Потом сморщил в усмешке своё круглое лицо и спросил, словно о какой-то безделице:
– Послушай, дружище, ведь ты сам по дороге сюда разгадывал иносказание почтенной Пифии. Расскажи мне, что у тебя получилось?
– Изволь, друг мой Питфей, – и перед тем, как продолжить, царь Эгей сделал добрый глоток. – Но моя разгадка, как я сам понимаю, неудачна. Если развязать
– И что это тогда напомнило бы? – снова усмехнулся Питфей. – И какова, стало быть, твоя разгадка?
– Не за твоим роскошным угощением вспоминать мою догадку, друг! Ясно, что речь может идти только об обильном мочеиспускании, вот что меня смутило. Я ведь спрашивал не о том, как отворить путь для моей мочи. У меня с этими делами, слава Асклепию, всё как надо. Не могла же Пифия насмехаться надо мной, царём, как никак – и за такие богатые дары и жертвы! И, конечно же, это чепуха – запрещать мне мочиться, пока не доберусь до Аттики. Где такое видано?!
Теперь глаза-бусинки Питфея взглянули на старого друга сочувственно. Коротким жестом выслав рабов из триклиния, он заговорил медленно, тихо:
– Твои рассуждения, дружище, безукоризненны до того момента, когда ты отказался соотносить сказанное Пифией с выделениями твоего тела. Ты не принял во внимание, что мужской орган, девственной прорицательницей сметливо соотнесенный с краем бурдюка, испускает и другую, несравненно более благородную субстанцию.
– Но не столь же бурно и обильно, как вино из бурдюка! – вытаращился царь Эгей.
– Вот здесь и закавыка! Чтобы выковать героя, нужно весьма много благородного семени – вот он, тайный смысл иносказания! Тебе предстоит стать отцом нового греческого богатыря, такого же могучего, как мой родственник Геракл. Поздравляю тебя, дружище, и завидую тебе.
Могучий царь выпятил глаза снова, а теперь и рот разинул. Между тем Питфей хлопнул себя по лбу.
– Но если моё толкование справедливо, дружище, то возникает один непростой вопрос. В иносказательном ответе тебе Пифии содержится и явный запрет для тебя, точнее, ограничение. Скажи, а ты не рассеивал ли своё семя по дороге до Трезена?
– Не рассеивал ли? Своё семя, говоришь? – изумился царь Эгей. Двумя глотками опустошил килик, и муть, застилавшая его серые глаза, растаяла. – Уразумел я, друг ты мой Питфей, дошло до меня… Нет, не приходилось.
– Ты же говорил, что заходил в Коринф. Неужели не навестил там жриц храма Афродиты, столь умело обслуживающих путников?
Царь Эгей смутился, отвёл глаза.
– В обратной дороге домой, друг мой Питфей, не до баб мне пришлось, всё о прорицании думал… Однако сейчас, если я уже в Аттике, то и запрет не действует – или я опять что-то напутал?
– Нет, не напутал ты, – мотнул облысевшей головой Питфей и показал рабу, чтобы долил им обоим вина. – Поскольку запрещение Пифии ты соблюдал, перед тобой открывается возможность родить сына-наследника,
– Неужто сбудется мечта моей жизни, друг мой Питфей? А смущает меня, что сам-то я ещё молодец, не хуже тебя. Можно сказать, кровь с молоком. Жены же мои обе оказались хилыми, словно милостивая Афродита на меня изволит сердиться. Первая, Мета, дочь Гоплета, умерла совсем молодой, а вторая…
– Постой, она было дочерью того самого почтенного Гоплета, сына Иона?
– Да, но не оказалось в ней жизненной силы родоначальника славных ионийцев… Вторая моя жена, нынешняя – Халкиопа, дочь несчастного царя феаков Рексинора.
– Это застреленного в недобрый час гневливым Аполлоном? Ты о нём, дружище?
– Да, он был моим тестем. Что ж, Халкиопа – девушка весёлая, она здорово меня развлекала своими бесконечными повестушками о морских приключениях её народа. Но вот уже и она не только эту зиму, но и прошлое лето всё прокашляла, боюсь, не хватит ей здоровья родить богатыря…
– Да уж не поколачивал ли ты своих жён, дружище? – прищурился царь Питфей.
Царь Эгей опустил кудлатую голову и тяжко задумался. Тем временем факел в кованом зажиме на стене затрещал и потух. Хозяин уставился на зажим и не отводил от него глаз, пока раб не закрепил на стене новый. Наконец, гость заявил раздумчиво:
– Должен признаться, что Мету я иногда учил своею рукою, как главе семьи надлежит. А вот нынешнюю свою жёнушку я и пальцем до сих пор не тронул. Передо мной не провинилась потому как. Да и феаки, они ведомые волшебники, мало ли чего дождёшься в ответ на простой афинский тумак…
– Главное, что в смерти первой твоей жены, дружище, и в болезни нынешней нету твоей вины, – быстро произнёс царь Питфей. – А от меня ближе к ночи получишь подарок.
Глава 2
Трезен
Эфра в объятиях мужлана и бога
Миловидная и смышлёная, царевна Эфра, единственный ребёнок царя Питфея, наслаждалась тогда своей пятнадцатой весной. Поскольку девочек выдавали замуж чистыми и непорочными, а таковыми, как считалось, они пребывали от десяти до двенадцати лет от роду, окружающие и сама царевна полагали, что она засиделась в девках.
Правда, на одиннадцатом году жизни Эфра едва не вышла замуж. К ней посватался Гиппоной, по прозванию Беллерофонт, сын Главка, царя Коринфа, и внук знаменитого Сизифа. Увидеться лицом к лицу жениху и невесте предстояло только на свадьбе, однако Эфре удалось в щёлку увидеть Гиппоноя верхом на Пегасе, его крылатом коне, подаренном благосклонной к герою Афиной. Издалека она всматривалась, весьма издалека, поэтому крылья Пегаса разглядела хорошо, а вот лицо молодого и мужественного всадника – не очень, однако разве не было у них с Гиппоноем всё впереди? Да и рабыни-служанки уверяли, что жених у молоденькой хозяйки – настоящий красавчик, не хуже бронзового Аполлона Мореходного в его храме перед провалом Хтонии в Трезене.