Путь в архипелаге (воспоминание о небывшем)
Шрифт:
…Плохо помню, что я делал дальше. Наверное — делал не очень умело. Да не "наверное" — "наверняка", конечно. Но в тот момент, когда мы с Танюшкой — одновременно! — достигли уже какой-то запредельной точки наслаждения, когда мы закричали — вот в этот миг я понял, что мы никогда не умрём. Нельзя умереть в мире,
198.
где возможно такое чудо…
…Танюшка лежала чуть сбоку от меня — нога поперёк моих раскинутых ног, рука — у меня на груди. Мы оба громко дышали и были мокрыми, как из ванны.
— Я думала, что умру!
— Я сделал тебе больно, — виновато сказал я. Таня загадочно засмеялась:
— Да нет, это… там другое. В конце я думала — сейчас задохнусь… и это будет самая лучшая смерть, которую только можно пожелать.
— Нас уже ищут, наверное, — я приподнялся на локте, но Танюшка нажала мне на грудь:
— Да пусть ищут…
— Тань, у тебя что, кровь?! — это я успмел заметить, но она снова пресекла мою попытку вскочить, немного средито сказав:
— Да всё как надо! Ну… так положено, глупый.
— А… да, — я почувствовал, что краснею. Теория-теория, как же ты меня подводишь… Танька, паразитка, щёлкнула меня в нос и хихикнула. Но тут же сказала серьёзно-задумчиво:
— А там у нас этого ещё долго не было бы, Олег.
— Там… — я откинул свободную руку. — Там нас не могли убить, и я ложился спать уверенным, что утром тебя снова увижу…
— А ты хотел меня увидеть? — спросила Танюшка.
— Да.
— Ты меня любил там?
— Я не понимал этого, Тань, — признался я. — Просто — не понимал.
— Давай тогда ещё раз, — она легла на бок и подперла голову ладонью. — У тебя
получится?
— Вполне, — улыбнулся я, тоже поворачиваясь к ней лицом. — Только подожди. Вот.
Послушай.
Я закрыл глаза и заговорил…
Игорь Басаргин
…И когда твоё сердце захлестнёт темнота,
И душа онемеет в беспросветной тоске,
Ты подумай: а, может быть, ждёт тебя Та,
Что выходит навстречу со свечою в руке?
Эта свечка разгонит сгустившийся мрак
И проложит тропинку в непогожей ночи.
Ты поверь — он зажжётся — маяк,
Словно крепкие руки, простирая лучи!
Ты не знаешь, когда он озарит небосклон,
И откуда прольётся спасительный свет…
Просто — ВЕРЬ. Эта вера — твой крепчайший заслон.
Даже думать не смей ты, что Той —
Той, Единственной —
НЕТ.
* * *
Густая тень олеандра падала на наши лица приятной прохладой, а всё остальное тело окатывали волны жара, в котором кожа казалась золотистой. Пахло разогретым мёдом — то ли от Танюшки, то ли просто воздух пропитался этим запахом. Оглушающе гремел хор цикад вокруг.
Танюшка села, опершись твёрдой ладонью о мой живот (похоже, ей это доставляло удовольствие, а я еле успел его напрячь), склонила голову набок, волосы волной упали ей на плечо и руку. Глаза девчонки зажглись изумрудным пламенем.
199.
— А хочешь, я тебе станцую? — не дожидаясь ответа, она вскочила и, прогнувшись
назад, уперла руки в бока, а потом тряхнула волосами так, что меня (несмотря на всё, что уже было) опять почти "зажгло". Я приподнялся на локтях — и только в этот момент понял, что ни капельки её не стесняюсь (странное было ощущение, я такого никогда в жизни не испытывал). — Смотри, Олег!
Я не понял, что именно она танцевала. Что Танюшка это умеет, я вообще-то знал давно (и, кстати, всегда комплексовал, что не могу толком её тут "поддержать"). Но я не знал, что она умеет так танцевать. И не заметил даже, как сам поднялся на колени, не отрывая глаз от бешеного танца, похожего на… разогретый мёд, смешанный с треском цикад — словно бы сама земля подкидывала Танюшку. А она смеялась — в какой-то миг прыгнула ко мне — и я, угадав, чего она хочет, подставил ей "замок" из рук, поймал её узкую, твёрдую, горячую ступню и метнул гибкое, сильное тело вверх — Танюшка прокрутила двойное сальто и продолжала танец, не потеряв дыхания.
Цикады. Солнце. Горячий мёд. Золото на коже.
Всё — и беда, и радость, и горе, и счастье, и боль, и смех — всё тут ярче и острее, чем там, где мы были раньше. Одно стоит другого, а всё вместе временами стоит того, что мы потеряли.
— Иди сюда! — крикнула Танюшка, протягивая ко мне прямые руки в то время, как
остальное её тело продолжало ритмично надламываться в поясе и коленях — влево-вправо.
— Я не умею, ты же знаешь! — засмеялся я, но вскочил на ноги, и Танюшка, дёрнув меня
за руку, подтянула ближе, замотав головой:
— Умеешь! Просто ты этого не знаешь! Ну — давай вместе со мной! И-и!..
…Земля была тёплой и сухой — и как будто правда подталкивала в ступни. Лицо Танюшки металось перед глазами — смеющееся, с блестящими зубами и глазами, в ореоле подсвеченных солнцем волос.
— Получается! У тебя получается! — кричала Танюшка. Потом сильно оттолкнула
меня от себя и весело сказала: — А без одежды ты, между прочим, ещё симпатичнее…
Я шагнул к ней, и мы положили руки друг другу на плечи. Танюшка кусала уголок губы.
— Давай ещё? — спросила она.
— Потанцуем? — я сцепил пальцы у неё на затылке.
— Попрыгаем, — хихикнула Танюшка, — и покувыркаемся… — она опустила руки мне на
бёдра, а потом свела впереди. Меня тряхнуло, я невольно выдохнул: "Ммннн…", а она мурлыкнула: — Готов?..
— Нахальство, — дрожащим голосом сказал я, еле сдерживаясь. — Да ты насильница…
Танюшка вскинула руки, толкнула меня в плечи, а я, падая на спину, успел обхватить её за талию.
Мы со смехом свалились на мох.