Путь в Европу
Шрифт:
Владимир Бачишин: У нас эту партию называют просто «Смер», что по-словацки означает «направление».
Игорь Клямкин: И после ее победы некоторые аналитики начали сравнивать Словакию уже не с Венгрией, а с Польшей, проголосовавшей примерно в то же время за братьев Качинских. Тем более что в правительственную коалицию с партией Фицо вошла не только партия бывшего премьера Мечьяра, тоже предрасположенного к популистской риторике, но и Словацкая национальная партия, известная своей позицией, откровенно направленной против венгерского и цыганского меньшинства. Как бы вы прокомментировали такой поворот?
Петр Магваши:
Это – реакция значительной части населения на результаты прошедших реформ и последовавшее за ними вступление Словакии в Евросоюз.
Исторические результаты проведенных в стране преобразований необратимы, как необратима и ее интеграция в Евросоюз. Это осознано и нашим политическим классом, и большинством населения. Изменения могут касаться лишь отдельных аспектов социально-экономического и политического курса, но не его общей направленности, находящейся под контролем ЕС. Так было в Польше при недолгом премьерстве одного из братьев Качинских, так было и есть и у нас.
Что реально изменилось при новом правительстве? Установлен мораторий на продажу предприятий иностранцам и на продолжение приватизации как таковой. Введен «миллионерский налог», как его у нас называют, т. е. прогрессивный налог на доходы, значительно превышающие средние, – до этого все платили 19%. Понятно, что зарубежные бизнесмены недовольны, богатые словаки – тоже. Но ни в Словакии, ни в Европе никто не воспринимает это как покушение на базовые принципы свободной рыночной экономики.Игорь Клямкин: Стороннему наблюдателю все же непросто понять, как структурируется в Словакии политическое пространство. Очень уж оно дробное и неустойчивое – в отличие, скажем, от той же Чехии. Понятно, по какому принципу консолидируется Словацкая национальная партия…
Петр Магваши: Есть и еще одна национально ориентированная партия. Она представляет венгерское меньшинство, составляющее у нас свыше 7% населения. Имея такую этническую политическую базу, эта партия постоянно проходит в парламент.
Игорь Клямкин: Но правый и левый центр заполнены у вас большим количеством политических сил с трудноуловимыми идеологическими различиями, постоянно раскалывающимися и объединяющимися. Одни исчезают со сцены, другие создаются с нуля. Кроме партий двух бывших премьеров, Мечьяра и Дзуринды, тоже растерявших значительную часть своих избирателей, все течет, все изменяется…
Владимир Бачишин: Постоянно присутствует в парламенте и партия христианских демократов, хотя и ее политический вес уже совсем не тот, каким он был в начале 1990-х годов.
Игорь Клямкин: Ну да, но ведь и партия Дзуринды называется «Словацкий демократический и христианский союз», что по идеологическому смыслу одно и то же. Зачем и почему все это?
Владимир Бачишин: Есть у нас такой анекдот: два словака встречаются и создают три партии – каждый свою и одну совместную. Что касается христианских демократов, то они хотя и входили в коалицию с партией Дзуринды, но отличаются от последней своим традиционализмом. Они, скажем, настаивают на запрете абортов, из-за чего в конце концов та коалиция и развалилась – ведь выборы 2006 года были у нас досрочными. Но именно архаичность христианских демократов и стала главной причиной того, что многие бывшие избиратели от них отошли.
Игорь Клямкин: И все же если две партии, до сих пор представленные в парламенте, именуют себя христианскими, то они, следовательно, видят в этом политическую целесообразность. Надо полагать, в Словакии велика роль католической церкви и ее влияние на общество?
Владимир Бачишин:
Да, это так. И поэтому с церковью тесно сотрудничали все посткоммунистические правительства. Особенно близок был к ней кабинет Дзуринды и, соответственно, его партия. Именно в период ее пребывания
Лилия Шевцова: Но теперь мы видим, что политическое влияние обеих христианских партий уменьшается, а политическая фрагментация словацкого общества не только не уменьшается, но и увеличивается…
Владимир Бачишин: Кстати, и эти две партии в начале 1990-х были одной, которая потом раскололась…
Лилия Шевцова: Между тем, насколько я поняла, словаки даже больше, чем народы большинства других посткоммунистических стран, ориентированы на демократическую модель развития. Почему же они обнаруживают при этом очень слабую предрасположенность к устойчивому политическому структурированию, что с современной демократической практикой не очень-то сочетается? В чем тут дело?
Владимир Бачишин:
В какой-то степени это объясняется специфическими словацкими трудностями проведения реформ, о которых мы уже говорили, и их (и реформ, и трудностей) растянутостью по времени. Но я не исключаю, что причина может заключаться и в особенностях политической культуры словаков.
Демократию многие из них воспринимают как право влиять на формирование государственных институтов, не соотнося деятельность тех или иных партий с их идеологическими установками. При этом неудовлетворенность партиями в пору их пребывания у власти нередко порождает у их бывших сторонников запрос на появление новых или видоизменение прежних (посредством расколов и объединений) политических сил. Голосуя за таких «новичков», люди дистанцируются от ответственности за свой выбор.
Показательно, между прочим, что шесть из проводившихся у нас референдумов не были признаны состоявшимся, так как не привлекли на избирательные участки необходимые 50% населения. Ему важно влиять на формирование власти и иметь возможность менять ее, но оно в большинстве своем не настроено участвовать в принятии политических решений по тем или иным конкретным вопросам.Георгий Сатаров:
Сравнивая Россию со странами Восточной Европы, мы часто склоняемся к мысли о том, что наш очередной авторитарный поворот обусловлен более длительным, чем в Восточной Европе, существованием у нас коммунистического режима. Однако различия между политической эволюцией Словакии и Чехии подводят к выводу, что продолжительность коммунистического прошлого, да и оно само, объясняет далеко не все. Была страна Чехословакия, она разделилась на две, обе они одновременно вошли в Европейский союз, но при этом в одной почти сразу возникло политически структурированное общество, а в другой оно не только остается раздробленным, но и продолжает дробиться. В чем же причина?
Конечно, всегда можно сослаться на различие политических культур. Но откуда само такое различие? Из того прошлого, которое коммунизму предшествовало?Петр Магваши:
Многие особенности Словакии, о которых здесь говорилось, объясняются тем, что она, в отличие от Чехии, вошла в послевоенную историю, будучи сельской по составу населения и сельскохозяйственной по характеру экономики. В 1946 году около 60% ВВП производилось у нас в сельском хозяйстве, и было всего 25 машиностроительных инженеров. В коммунистический период у нас прошла форсированная индустриализация, Словакия стала страной горожан. Но большинство из них – горожане в первом или втором поколении.
Об этом надо помнить, когда мы говорим, например, о той роли, которую играет у нас церковь. И о том, почему Словацкая коммунистическая партия, в отличие от чешской, довольно быстро сошла с политической сцены. Крестьянское сознание к коммунистической идеологии невосприимчиво…