Путь Владычицы: Дорога Тьмы
Шрифт:
Спустили лодку на воду вместе с Дывом. Передали ему большой бочонок с водой и узел с пищей на первое время.
— Да куда мне столько воды? Я завтра буду на месте.
— Бери, лишнюю выльешь рыбам, — усмехнулся Ядран: как предчувствовал, что брата здорово помотает по океану.
Братья обменялись прощальными фразами, и Дыв налёг на вёсла, удалясь от кар-малерийского корабля в сторону Фрейнлайнда, горы которого сейчас были скрыты покрывалом ночи.
14. Искушение Кайи
После отъезда карамалийцев первые три дня пролетели незаметно: Кайа спала круглосуточно, чувствуя слабость. Огонь больше не сжигал изнутри, это ощущение заменило другое — казалось, будто внутри поселилась невидимая сущность, которая росла и требовала всех ресурсов. В какой части тела она обосновалась, определить было трудно.
— Аша, ты точно в меня не спряталась? — спрашивала у порыжевшего пятна Кайа. Но и персональной тьме приходилось худо. Та еле передвигалась по телу, в конце концов остановившись на левом плече, ближе к груди, где слышалось сердцебиение хозяйки.
Матушка поинтересовалась, не болит ли живот у дочери, или, может быть, та слышит голоса в голове, призывы? Кайа качала головой. Желудок точно не болел, несмотря на количество поглощаемой пищи. Аппетит внезапно повысился, в промежутках между сном принцесса избирательно налегала на принесённую снедь, словно полдня проработала на руднике. Один из таких обедов королева имела счастье лицезреть, поудивлялась, потом посоветовалась с супругом, тот — с Сердцем Тьмы. Но даже мало-мальски определённого откровения не было получено.
В итоге, Асвальд решил провести ритуал очищения тьмой, а пока собирались, настало утро четвёртого дня, Кайа поднялась как ни в чём не бывало — недомогание ушло, прежний капризный аппетит восстановился, правда, за ужином пригублённая жертвенная кровь вызвала тошноту.
— Избранная что надо! — саркастично прокомментировала ситуацию Марна, продолжая разрезать на мелкие кусочки сочающуюся соусом полусырую печень ягнёнка.
— Не будем торопить события. Через три месяца будет видно, — спокойно заметил Асвальд, имея в виду инициацию Кайи и её первую жертву. — В крайнем случае отложим на два. К тому времени должен вернуться Инграм, и дело упростится.
— Может, я стала карамалийкой? — Кайа после ужина разговаривала с Ашей. — Но тогда почему я не могу вызвать огонь?
Она напряглась, и ни единой искры не появилось хотя бы на кончиках пальцев. Принцесса с облегчением выдохнула и взяла себе за правило больше не думать о плохом, а только об Инграме. От воспоминаний о нём теплело во всём теле и распространялась нега, от которой слабели руки и ноги, как во время ласк раба Дыва.
Вспоминала ли Кайа его? Безусловно. После него жизнь никогда не станет прежней, потому что Кайа прикоснулась к другой магии и приобрела новый опыт — так объяснила Отилия, которой дочь по секрету рассказала о длинном сне, заполнившем собой всю четвёртую ночь:
— Очень скоро у тебя появятся крылья, и ты сможешь ими объять весь мир. Когда я впервый раз поднялась так высоко, что Иль стал размером с большое блюдо, что-то во мне изменилось. И ты, почувствовав это, больше никогда не станешь рабом чужих страстей. Ты станешь свободной, малышка.
На пятый день Кайа снова прислушалась к себе и поняла: накатывает прежняя скука. Даже уроки с Вилфред-даном показались пресными. Половину его слов принцесса пропустила, подперев голову кулачком и вспоминая карамалийцев.
Шестой и седьмой день тоска нарастала, а обида на сира Торвальда бледнела. Находились оправдания: “Если бы мне пообещали отрезать язык, я бы, наверное, всех покусала, прежде чем до моего языка смогли бы дотронуться”, — размышляла она, вспоминая короткие часы общения с улыбчивым и терпеливым рыжим малерийцем.
На седьмой день, во время урока, из задумчивости Кайю вырвал взволнованный голос Улвы, ни с того, ни с сего заглянувшей в кабинет к сестре:
— Там наш карамалиец вернулся! Его Мастер Оржан привёз, говорит, что подобрал на Челюстях еле живого!
Позабыв об этикете, Кайа сорвалась с места и помчалась вниз по лестницам, к нижнему ярусу, где, по словам Улвы, редко обманывавшей младшую сестру, находился Дыв сын Кариата вместе с толпой прибывших новых рабов.
Однако по дороге Кайа замедлилась, вспомня о похожем розыгрыше. В дверях, ведущих на скотный двор, осторожно выглянула, поискала глазами и сначала не узнала Дыва. Чьи-то белые волосы сами привлекли к себе внимание, в голове вопросительно ахнуло: «Неужели в этот раз точно малериец?» — Кайа присмотрелась и…
Он стоял ссутулившись, словно от старости не находя сил расправить гордо плечи, и смотрел под ноги, как большинство рабов, утомлённых переездом. Мастер Оржан группами отправлял в разные темницы, сортируя товар — кого сразу на территорию рудника, кого — пока на досмотр и откорм.
— Ды-ы-ыв! — завопила Кайа, бросаясь в толпу и проскальзывая меж обернувшихся стражей. И прежде чем её смогли остановить, она вцепилась в заметно похудевшие плечи и обняла терпко пахнущее тело: — Ты вернулся!
Сверху парили сёстры, наблюдая за потенциально будущей пищей, кто-то издал клёкот, и в голове Кайи ударило презрительное шипение Марны:
— Не позорься, дурочка!
Замешательство в рядах охраны дало Кайе преимущество — она вытащила из толпы Дыва и, крепко вцепившись в его руку, направилась к дверям, из которых выбежала.
— Моя доннина, — её остановил каркающий баритон мастера Оржана, — вы не можете брать рабов без указа Его величества.
В голове хмыкнул злорадно голос Марны. Кайа остановилась в оцепеневшей толпе. Оставила Дыва, выхватила плётку из рук опешившего стража и приблизилась к невозмутимо ожидавшему её мастеру Оржану. Подняла плеть, прошипела:
— Не сметь указывать мне, жалкий фрейлер! Не то сами отправитесь на рудник! Вместе со своим товаром!
Позже, после того как Асвальд попеняет дочери её несдержанность и нетерпение, достанется и Оржан-дану за то, что посмел унизить принцессу в присутствии рабов и фрейлеров.
— Я лично спрошу у отца разрешение! — она ткнула концом плётки в грудь мастера, вручила её, с удовольствием наблюдая за подёрнувшимся от страха лицом. Решительно прошагала по расступающемуся коридору к Дыву и быстро повела его в помещение — к запутанной сети ходов, где (на всякий случай) можно было спрятаться.