Путь воина. Дилогия
Шрифт:
И прежде, чем Духарев успел переварить услышанное, воевода спросил напрямик:
– Будешь служить мне?
Серега ответил не сразу. Переход дружинника от одного батьки к другому не был редким явлением. Но обычно на то была серьезная причина. Беготня из дружины в дружину здешней воинской кастой не поощрялась.
– Я уже присягнул Роговолту, – напомнил Духарев.
– Я попрошу за тебя. Он мне не откажет! – заявил Свенельд.
– В Полоцке – мой дом…
– Продай! – тут же отреагировал воевода. – Я двор подарю тебе в Киеве.
Вот это было уже серьезное предложение. Слада примет любое решение мужа, но тут Серега даже не сомневался в полном одобрении жены. Ха! В Полоцке и трех дюжин христиан не наберется. И если исключить Серегу и его семью, всё люди мелкие. А в Киеве – храм! В Киеве крепкая община, где не только челядь, нищие да пришлые, а немало и богатых, что с ромеями торгуют, есть и дружинники, и люди уважаемые. Там такой беды не выйдет, как год назад в Витебске, когда они сына крестить ездили. И если с Серегой что случится, Сладу обидеть не дадут за то лишь, что христианка.
С другой стороны, в Полоцке ее и так не позволят обидеть: хоть христианка, хоть нет. В Полоцке они – уже свои. Там все – под князем, и если князю люб – значит, и всем полочанам. А Киев… Тут постоянные разборки. Как в вольном Новгороде. Но ильменьские повздорят – дубинками помашут, пару голов разобьют – и опять «мир, дружба, жвачка»! А в Киеве, блин… Нурманов – полон Детинец. Каждый норовит в три горла жрать. А князь – еще почище нурманов. Да еще Скарпи этот…
– Думаю, что в Киеве многие меня не очень любят, – сказал Сергей.
– Меня тоже, – мгновенно парировал Свенельд. – Многие, но не все. Скажу тебе, варяг: в твоем Полоцке мне было бы скучно. Что там у вас происходит? Да ничего! Раз в год с плесковичами схлестнетесь или жмудь дикая нагрянет! Вот и все события. А здесь – весь мир многоязыкий рядом. Здесь сильному любо, варяг! Покажешь себя – через год сотником станешь!
Но Сергей еще колебался. Нет, он отлично понимал, что Свенельд прав. Нынче здесь, на юге, закладывалась основа будущего государства. Воевода об этом только догадывался, но Духарев-то знал точно!
И все-таки он колебался. Может быть, он был еще не готов…
– Всё! Я слово сказал! – объявил Свенельд. – Идешь ко мне в дружину?
Серега поглядел на Устаха – друг отвернулся. Правильно, это должно быть его собственное решение. «Если ум молчит – прислушайся к голосу сердца». Ум-то как раз говорил «да». А сердце…
– Можно, я подумаю? – попросил Сергей.
– Сколько? – мрачно спросил воевода. Он сделал предложение, на которое даже полный дурак должен ответить «да». А этот полоцкий умник говорит: «Я подумаю».
– До… – Серега запнулся… Затем сказал твердо: – До осени. А пока я бы хотел вместе с ним, – кивок в сторону Устаха, – в Степь.
Свенельд поморщился.
Сереге показалось: сейчас воевода пошлет его к нехорошей матери.
Не послал.
– Добро, – сказал он. – В Дикое Поле. Десятником. До осени. Если живой будешь.
Но прежде Дикого Поля Серега, вместе со Свенельдом, все-таки сплавал в Киев.
За год стольный град на днепровских кручах еще более разросся, расползся вширь от белых городских стен. Лодок и лодий у берега было множество, места у пристаней не нашлось, и Свенельдову кормчему пришлось вытолкнуть лодью прямо на белый песок, между рыбачьими посудинами. А приди они на пару недель раньше, до того как ушел вниз по Днепру княжий караван и присоединившиеся к нему торговые гости, и этого малого места не отыскалось бы.
Оповещенные загодя воеводины люди встретили лодью. Дружине подали коней. Духареву коня не досталось. Но о нем тоже не забыли. Свенельдов челядник, шустрый малый, отвел Серегу на один из воеводиных дворов, распорядился насчет завтрака и пожелал приятного отдыха.
Долго отдыхать Сереге не пришлось. Прискакал посыл от Свенельда.
Воевода желал видеть полоцкого варяга Серегея. Немедленно.
Для Духарева оседлали кобылку, и он, вслед за посыльным, отправился наверх, на Гору.
У крепких ворот ощетинились копьями дружинники в полной броне.
– К воеводе, – небрежно бросил посыл, и копья опустились.
– Это чьи? – вполголоса спросил Духарев. – Княжьи?
– Княгинины, – ответил посыльный.
У крыльца тоже стояла стража. Но эти, видно, были уже предупреждены и сразу расступились.
Посыльный сам проводил Духарева наверх.
У этих дверей стояли отроки Свенельда. Серегу они знали.
– Заходи, – сказали ему. – Тебя ждут.
Великой княгине Ольге давно минуло сорок, но ее все еще можно было назвать красивой. Но точнее было бы назвать величественной. А взгляд у нее был – как прикосновение холодной стали.
Ходили слухи, будто она – побочная дочь славного Олега. Не то с чего бы тот повенчал со своим преемником никому не известную девчонку из Плескова? Ну да, потом из сопливой малолетки выросла настоящая красавица, но мог ли об этом догадываться старый князь? Хотя, может, и мог. Не зря же варяги и славяне звали князя Вещим, а нурманы, по созвучию, – Хельги, Святым. Что, собственно, тоже означало – Вещий.
На столе перед великой княгиней киевской стояла золотая ваза с фруктами – виноградом и персиками. Серега знал, что фрукты тут – редкость. Дорогая редкость. Персиков он здесь вообще никогда не видел.
– Здравствуй, варяг.
Киевские князья, и Олег, и Игорь, держали для охотничьей забавы пятнистых пардусов: длинноногих гепардов и мускулистых тяжелых леопардов с широкими когтистыми лапами.
Голос у княгини – как прикосновение такой лапы: веский, низкий, мягкий… Но чувствовалось, что втянутые когти могут в любой момент…