Путь воина. Дилогия
Шрифт:
Глава двенадцатая,
в которой снова – соляной тракт. Чумаки
Оп-па! Сергей привстал на коротких стременах, прикрылся ладонью от солнышка… Точно, пыль! А поскольку пыль сама по себе так высоко поднимается редко, то, определенно, кто-то катит навстречу.
Серега повернул лошадь, порысил вниз, поднял две скрещенные руки: стой.
Увидели. Остановились. Знаками Духарев показал: двое – ко мне, остальным – ждать. Соскочил с лошадки, размял ноги, заодно
Пока он раздумывал, подскакали товарищи. Машег и Гололоб.
– Чего там? – с показной ленцой осведомился Гололоб. – Опять степняки?
– Кто-то едет, – Сергей взобрался на Пепла, а заводную хлопнул по крупу, чтобы отошла.
Машег уже взлетел на взгорбок, не останавливаясь, поскакал вниз. С макушки наблюдать лучше, но и сам наблюдатель заметнее.
Духарев и Гололоб нагнали его через минуту.
– Возы идут, – спокойно сказал Машег.
Серега прищурился: ни хрена не видать. Как глазастый хузарин ухитрился определить, что – возы? По пыли, что ли?
– По пыли, – подтвердил Машег. – Верховые по-другому пылят.
Нельзя сказать, что встреча с торговым караваном не сулила никакой опасности. Иной купец, что путешествует с сильной охраной, при случае не откажется присвоить имущество более слабого коллеги. Или присоединить к своей челяди еще десяток рабов.
– Проверить надо, – сказал Гололоб.
– Проверим, – согласился Машег и пустил коня легким галопом.
Боевой конь у хузарина был знатный, поджарый, мускулистый, зад широкий, а голова – махонькая, аккуратная. В скачке этот конь с легкостью доставал Пепла.
Правда, у Пепла и всадник был килограммов на тридцать тяжелей.
Машег оказался прав. Действительно, возы.
И никакой охраны. Человек двадцать смердов, дюжина тяжело груженных телег. Соль.
На всадников чумаки [31] поглядели настороженно, но поздоровались.
Сергей с Машегом отъехали в сторону, предоставив говорить Гололобу. У высоченного Духарева был уж очень грозный вид. А Машег, наоборот, был с виду совсем не страшен. Хотя для понимающего человека хватило бы разок взглянуть на выгнутый наружу лук хузарина, чтобы усомниться в его безобидности.
31
Чумак – солевоз. Правда, более вероятно, что само слово возникло позже Х века.
Минут через пять Гололоб подъехал к своим, а чумацкие возы поскрипели дальше.
«Ничего не видели, ничего не слышали, ничего не знаем!» – передразнил солевозов Гололоб.
– Думаешь, врут? – предположил Духарев.
– Может, и врут. А может, и впрямь этой дорогой
Машег засмеялся.
– Поскачу к нашим, – сказал Гололоб. – Скажу: можно двигаться.
Он развернул коня, обогнал возы, перевалил через пригорок. Поднятая пыль повисла в неподвижном воздухе. Духарев и хузарин остались вдвоем.
– Что-то мне в этой ситуации не нравится… – пробормотал Сергей.
– Ты о чем, старшой?
– Не нравится мне что-то, а что – понять не могу.
– Они нас видели, – флегматично произнес Машег.
– Ну не убивать же их теперь?
– Можно и убить. Догнать?
Светлые, широко посаженные глаза его на загорелом лице – как прозрачные лужицы. Кивни Духарев – и через пару минут возчики будут мертвы.
– Мы не нурманы, – сказал Сергей.
Машег неотрывно глядел вслед возчикам. Если бы выбор предоставили ему, он бы не колебался.
Но Духарев так не мог. Хотя и понимал: оставить чумаков в живых – значит, рискнуть жизнями своих друзей. И все равно он не мог убивать людей просто из осторожности. Даже в этом мире, где жизнь смерда стоила столько же, сколько хорошая лошадь. Или вообще нисколько. Один щелчок тетивы, один взмах меча… И все – по Правде, черт возьми!
– Поехали, – отрывисто бросил Духарев. – Чему быть, того не миновать!
Глава тринадцатая
Сон
Устах отобрал у чумаков телегу. Возможно, это была ошибка. Такая же, как то, что возчиков оставили в живых. Но телега была нужна для раненых. Волов, правда, отдали хозяевам. Вместо них запрягли пару лошадей. Потеряли больше часа, пока переделывали упряжь.
Вопреки ожиданиям, раненный в бок Вур чувствовал себя неплохо, а вот парню с продырявленным плечом становилось все хуже. Из-за него пришлось остановиться на ночлег до захода солнца и развести костер. Устах поил его целебным настоем и дал макового отвару, чтобы уменьшить боль.
А спасенный парс к вечеру совсем ожил. Бормотал что-то по-своему, а потом взял да сунул руки в огонь. И продержал в пламени почти десять ударов сердца. Видевшие это Понятко и Шуйка так и ахнули. Понятко схватил ладонь парса. Множество подживших царапин, алое пятно татуировки посередине… И никаких следов ожога.
– А еще так сможешь?
Парс криво улыбнулся и снова сунул руку в костер.
– Как ты это делаешь? – жадно спросил Понятко.
– Ты не поймешь, – сказал парс.
– Глянь-ка, – сказал Сереге Устах. – Что там твой полонянин творит?
Они присели на корточки у огня.
– Ну-ка, еще! – потребовал Устах.
Парс в третий раз коснулся огня.
– Видел я, как на угольях пляшут, – заметил Устах. – Такого еще не видал. Что ж ты, чародей, печенегам так просто дался?
– Так вышло, – спокойно ответил парс. – Я не чародей.
– А кто?
– Ясновидец. Ведун по-вашему.