Путь воина. Дилогия
Шрифт:
Машег мог относиться к печенегам презрительно, но знал, что любой степняк-охотник сумеет распутать «лисьи» петли. Поэтому решил приметить еще одну хитрость. Последнюю.
Разведчикам не пришлось долго ждать. Очень скоро они увидели, как в полутора стрелищах по «утреннему» следу прошел печенежский отряд численностью примерно в два больших десятка.
Печенеги не очень торопились. Терпения им не занимать, а в такой «волчьей» охоте исход зависит не от скорости, а от упорства. Именно так волчья стая травит стремительного тарпана. Неторопливо, упорно, разделяясь и сокращая путь, если жертва сворачивает с прямого пути, и вновь соединяясь, когда тарпан бежит по прямой. Рано или поздно хитрость и выносливость побеждают быстроту.
Но хузарин – не тарпан. Он тоже умеет хитрить. Машег подождал, пока печенеги скроются за холмами, затем поднял своих и повел по широкому следу, оставленному погоней.
Когда они достигли места, где Машег свернул на восток, то обнаружили, что преследователи разделились. Одна группа продолжала двигаться на север, вторая свернула навстречу солнцу, «выиграв» у хузар дюжину верст. Это было не страшно. Больше степняки делиться не станут. Хузары преподали им слишком хороший урок. Печенеги не рискнут выступить против них без серьезного численного преимущества.
Еще несколько верст – и разведчики опять сошли с тропы. Укрылись за старым курганом, приготовились.
Ждали недолго. Отряд, дошедший до «тупика», возвращался галопом. Печенеги проскакали в половине стрелища от залегших разведчиков. Но те стрелять не стали. Вот если бы печенеги были повнимательней и обнаружили их, тогда пришлось бы драться. Но степняки, «вытянувшие пустышку», слишком торопились соединиться со своими.
Когда топот копыт стих, разведчики поднялись и двинулись на север. Закладывая петли, они потеряли полдня. Но Машег не сомневался, что, распутывая следы, печенеги истратят еще больше времени. Если вообще сумеют их распутать. А разведчики тем временем спокойно выедут на дорогу и до темноты пройдут еще верст двадцать.
Заночевали, свернув с дороги, у речки. Машег предпочел бы идти и ночью, чтобы уж наверняка оторваться от погони (имея по паре заводных, разведчики могли себе это позволить), но Шуйка совсем выдохся. Древлянин, хоть и был такой же невысокий и тонкокостный, как печенеги, но родился все же не в степи, а в лесу и спать в седле не умел. Нет так нет. Трава у реки густая и сочная, а отдохнувшие сытые лошади бегут веселей. Наверстают потерянное.
Дозорного не выставляли, зато встали чуть свет. Перекусили, скормили коням остатки овса, чтоб резвее бежали, – и тронулись.
Ехали по дороге – так быстрее. В высокой траве коней рысью не пустишь: только шагом или галопом. На первом же взгорке Машег встал на седло, огляделся… и увидел позади пыль. Правда, далеко.
Это было неприятно. Неужели степняки так быстро разобрались с Машеговыми хитростями? Или это кто-то другой, случайный?
Подождать и поглядеть, кто? Рискованно. А если это все-таки печенеги, то можно ли при таком раскладе догонять своих? Не лучше ли взять в сторону и увести погоню?
Право решать принадлежало Машегу. Он – старший. Машег решил так: с дороги сойти, пересечь вброд речку и дальше идти противоположным, более высоким берегом. И не особенно торопиться. Пусть преследователи подойдут поближе.
Так и сделали.
К полудню пыльный столб был виден уже совсем хорошо, и стало понятно, что это не какие-нибудь купцы с товарами. Те идут медленнее.
Это было плохое известие. Зато было и хорошее. Впереди замаячила рощица. Небольшая, но достаточная, чтобы укрыться лучше, чем в траве.
Когда солнце перевалило через зенит, разведчики въехали в тень деревьев.
Ручеек, образованный бьющим из земли ключом, стекал в реку. Наполнили фляги, смочили губы. Перед боем нельзя пить больше пары глотков.
– Ждем, – решил Машег.
Шуйка вскарабкался на дерево – и тут же очень проворно съехал вниз.
– Худое дело, – сообщил он. – Идут двумя отрядами. Один – по дороге пылит, второй точь-в-точь по нашему следу. С собачками.
– Много их? – в один голос спросили хузары.
– Десятка по два.
Много. И прятаться при таком раскладе не имело смысла.
– Может, тут засядем? – предложил Шуйка, которому эта рощица представлялась более надежной, чем голая степь.
– Нет, – покачал головой Машег. – Не устоим.
– А может… я один? – не очень уверенно предложил древлянин. – Собачек побью – вы и оторветесь.
– А ты?
– А я… Как-нибудь. Не боись: живым не дамся!
Хузары переглянулись. Ни Рахуг, ни Машег не смогли бы вот так вот по собственному почину принять смерть.
Машег подумал немного…
Без Шуйки они с Рахугом точно бы ушли. Раньше он так бы и поступил. Машег – хузарин чистой крови, Шуйка – безродный славянин, никто. Но теперь они все – варяги. А варяги без крайней нужды своих не бросают.
– Насчет собачек – мысль верная, – согласился Машег. – А поступим так: подпустим поближе, псов побьем. И пацинаков, тьфу, печенегов побьем, сколь успеем. И уходим от дороги прочь. Здесь тракт петлю делает, а мы срежем. И этих собьем, и наших опередим.
– А оторвемся? – с сомнением спросил Шуйка.
– Оторвемся! Кони отдохнули, степь тут холмистая. Оторвемся, ничего. Лезь, Шуйка, на дерево и говори, как там чего.
Древлянин вскарабкался наверх.
– Идут, – сообщил он. – Те, что на тракте, вперед ушли, а эти идут!
– Как думаешь, уйдем? – вполголоса, по-хузарски спросил Рахуг.
– Бог знает, – сказал Машег.
– Ты, если что… О моих позаботься! – попросил Рахуг.
– А ты – о моих.
Оба они – из знатных, но ослабевших родов. Старинные роды, те, что пришли из Персии, те, что давали хакану воинов, меньшали год от года. А те, что пришли от ромеев и жили торговлей, – те множились. За них воевало золото, на которое нанимали иноверцев: язычников, мусульман. Хакан Йосып сам был из таких. Может, потому и скачут теперь печенеги там, где недавно рос хузарский виноград?