Путь врат. Парень, который будет жить вечно
Шрифт:
– О, мускусное масло! – воскликнула Терпл. – Но оно настоящее! Такое дорогое!
– Я им больше не пользуюсь. Возьмите, если хотите, – сказала я и – грандиозный финал – распахнула дверь спальни.
Когда мы наконец добрались до чая и застольной беседы, первыми же словами Ибаррури были:
– Мистер Тарч кажется очень привлекательным мужчиной.
Она не объяснила ход своей мысли, но было очевидно, что перед глазами у нее моя огромная кровать. Мы немного поболтали о Тарче, о его великолепной телекарьере и о том, как Терпл росла, слушая ежедневные новости о старателях Врат, а Ибаррури мечтала о подобной возможности…
– Астрономия на Земле почти прекратила свое существование, – сказала она мне. – Теперь, когда у нас есть данные хичи, нет смысла тратить время на телескопы и зонды.
– Так что же делает астроном, когда не стало астрономии? – спросила я, желая проявить вежливость.
Она печально ответила:
– Я преподавала астрономию в небольшом колледже в Мэриленде. Учила студентов, которым астрономия никогда не пригодится. Если кто-то действительно захочет что-нибудь увидеть, достаточно сесть в корабль и посмотреть непосредственно.
– Что я и сделала, мисс Мойнлин, – сказала Звездный Разум, улыбаясь, как это делают хичи.
Именно этого я и ждала. Если и есть место во вселенной, которое мне хочется увидеть, так это ее дом в Ядре.
– Вы, должно быть, скучаете по Ядру, – сказала я ей. – Все эти близкие звезды такие яркие. Здесь все должно казаться вам скучным.
– О нет, – вежливо ответила она, – здесь тоже очень красиво. На самом деле скучаю я по детям.
Мне никогда и в голову не приходило, что у нее есть дети, но, разумеется, у нее было двое малышей, когда она улетала. Решение было трудным, но она не могла отказаться от увлекательного приключения. Скучает? Конечно скучает! Скучают ли они? Она удивилась.
– Нет, мисс Мойнлин, они по мне не скучают. Они ночью спят. А я вернусь задолго до того, как они проснутся. Растяжение времени, понимаете? Я ведь пробуду здесь год-два, не больше.
Ибаррури нервно сказала:
– Отчасти именно это удерживает меня от посещения Ядра, Звездный Разум. Понимаете, я уже не молода и знаю, что, если пробуду там несколько дней, почти все, кого я знаю, умрут к моему возвращению. Нет, не почти все, – поправилась она. – Каково соотношение? Сорок тысяч к одному? Так что неделя в Ядре – это почти тысяча лет дома. – Она повернулась к женщине-хичи. – Но, если мы не можем отправиться туда сами, вы можете нас просветить, Звездный Разум. Не расскажете ли доктору Мойнлин, каково это – жить в ядре?
Я тоже хотела послушать. Я и раньше слышала об этом достаточно часто, но готова была слушать, пока Звездный Разум согласна рассказывать. А она говорила долго и охотно, потому что явно скучала по дому.
Какое значение может иметь, если я проведу неделю в Ядре? Или даже месяц или год? Конечно, я буду скучать по детям на острове, но о них позаботятся; позаботятся и обо всем остальном, что важно для меня. А во всей вселенной нет ни одного человека, который был бы для меня так важен, чтобы я через день по нему тосковала.
Я не удивилась, когда из воздуха послышался голос Гипатии.
– Мисс Мойнлин, – обратилась она ко мне – формально, из-за присутствия посторонних, – вас вызывают.
И на экране появилось лицо Билла Тарча.
По фону я поняла, что он на своем корабле. Выглядел он свежо, оживленно и улыбался.
– Можно подняться на борт, милая? – спросил он.
Это вызвало немедленную реакцию среди моих гостей.
– О, – сказала Ибаррури, совладав с собой. – Пора вернуться к работе, верно, Джун? – Голос ее звучал лукаво. Терпл просто встала, Звездный Разум последовала ее примеру.
– Вам не обязательно уходить, – сказала я.
– Придется, – ответила Терпл. – Хулия права. Спасибо за чай и… хм… все остальное.
И они ушли, оставив меня наедине с любовником.
– Весь прошедший час он прихорашивался, – сообщила мне на ухо Гипатия. – Принял душ, побрился, переоделся. И надушился мускусным одеколоном, который, как ему кажется, тебе нравится.
– Он мне действительно нравится, – ответила я. – На нем. Я хочу тебя видеть, когда разговариваю с тобой.
Она послушно появилась – сидела на диване, откуда только что встала Ибаррури.
– Он выглядит так, словно готов лечь в постель, – заметила она. – Опять.
Я не стала выяснять, что значит это «опять». Это слово могло означать очень многое. Одна из досадных особенностей Гипатии, которые заставляют меня подумывать о перепрограммировании. Когда я выбрала для своего корабельного мозга личность Гипатии Александрийской, это казалось хорошей мыслью, но Гипатия восприняла ее слишком серьезно. Так бывает, если позволить себе чересчур мощный корабельный разум: он начинает играть самостоятельную роль. Прежде всего она заглянула в исторические архивы и создала себе облик, как можно более близкий к оригиналу – насколько я в состоянии вытерпеть, по ее мнению, – включая такие подробности, как то, что настоящая Гипатия очень привлекала мужчин.
– Хочешь, чтобы я ушла? – вежливо спросила она.
– Нет, – ответила я. – Оставайся.
– Умничка. Если спросишь мое мнение, сексуальные контакты слишком переоценивают.
– Это потому, что у тебя их никогда не было, – сказала я ей. – Я имею в виду не только тебя, но и ту полумифическую женщину, по которой я тебя смоделировала: она умерла девственницей и, говорят, показывала свою запачканную менструальной кровью одежду, чтобы отпугнуть ухажеров.
– Злобная выдумка, – невозмутимо сказала она. – Распространялась христианскими монахами из монастыря Святого Кирилла, после того как они забили ее насмерть. Ну, вот он идет.
Я готова была биться об заклад, что первые слова из уст Билла Тарча будут «Наконец мы одни», вместе с широкой улыбкой и броском ко мне. И я почти выиграла. Он ничего не сказал, но развел руки и с улыбкой устремился ко мне.
И тут увидел сидящую на диване Гипатию.
– О! – сказал он, пытаясь остановиться: на его корабле явно не было искусственного тяготения. – Я думал, мы одни.
– Не сейчас, милый, – ответила я. – Но я рада тебя видеть.
– Я тоже. – Он на мгновение задумался, и я видела, как он мысленно переключает скорость: отлично, леди в данный момент не хочет того, чего хочу я; чем же нам заняться? Это одна из черт Билла Тарча, одновременно хороших и плохих. Он делает то, чего я хочу, без всякой чепухи насчет обнять-ее-и-унести-на-руках. С одной стороны, это означает, что он мил и чуток. Но с другой – если посмотреть на это с точки зрения Гипатии, – он бесхребетный негодяй, цепляющийся за женщину, которая приносит ему выгоду.