Путь
Шрифт:
— А моя дочь — его невеста. Ты это учти!
— Невеста?
— Чё ты, как попугай? Давай-ка договоримся!
— Договоримся?
— Ты чё, как дятел, капитан! Давай завтра приходи!
— Что, я не понял?
— Завтра приходи и арестуешь всех — всю их шайку сцапаешь.
— Нет, нет, у меня приказ!
— Скажешь, что только на следующий день утром прочитал, и всё!
— Я так не могу, со мной ребята!
— Ребятам по бутылке коньяка, а тебе от нашего стола свадебный подгон.
— Но ведь… я тогда, если узнают,
— А ты никому не говори, земеля. Тогда и не узнают. А мы тут все неболтливые.
Мент испуганно поглядел на дожа Микеле Морозини. Тот хранил молчание, прикрыв глаза. Аттал достал из кармана крупные купюры и принялся их пересчитывать. Орлан хрустнул кулаком. И как-то всё образовалось.
*
После того, как мусора незаметно ушли, трое мужчин поглядели друг на друга.
— Быстго газгешился наш спог, — подал голос Орлан, искоса взглянув на Аттала. — Я выигал!
— На что спорили? — поинтересовался Морозини.
— Я говогил, что эта идея изначально обгечена на неудачу.
— Какая идея?
— Идея под названием «Никола Голый на хозяйстве в Ганзе».
Микеле хмыкнул и спросил:
— Я слышал, что его тут подписали под фуфлогона?
— Да.
— И ещё он, оказывается, спалил схолу в Хабе?
— Точно.
— И скоро менты придут его арестовывать.
— Есть такое.
— То есть ему нужно сегодня сваливать.
— Пгямо сейчас.
— Да, лучше щас, от греха подальше.
Микеле со Славой понимающе глядели друг на друга.
— Аттал, что ты молчишь? Надо увозить пацана. Но куда? К кому он поедет? Аттал, очнись!
— Я думаю, — впервые открыл рот Аттал. — Что он, наверное, поедет ко мне. Я правильно понимаю, Слава?
Тот выставил вперёд челюсть и плавно покивал головой.
— Он может и к Мишке, как сам захочет…
— Лучше не надо, — отозвался Морозини. — У меня в Аквилее ещё и союзная полиция есть, не только своя. Поступит ориентировка на розыск — и они его найдут, даже к гадалке не ходи. Парни работают на совесть. И вообще, почему ко мне, а не к тебе, Слав? Это ведь твой сын.
— А мне его тоже не надо. Это совсем не тот пагень, котогого я отдал Атталу. Это не мой сын.
— То есть ты своих детей оцениваешь с точки зрения — нравится или не нравится? — гневно вскричал Аттал.
— С точки згения — достоин или не достоин! — парировал ему Орлан.
— И что? По-твоему, Колян не достоин?
— Ты не у меня спгашивай. Ты у себя спгоси, — жёстко ответил Слава. — Или вон у Мишки…
— Нет, нет. Свои семейные дела решайте сами, я вмешиваться не буду. Вообще, господа, мне пора к супруге! — он сделал прощальный жест и открыл дверь, чтобы выйти.
*
Когда дверь распахнулась, на пороге возник растрёпанный Кащей. Он, то ли подслушивал, то ли пытался войти в этот момент. Увидев Морозини, Колян вытянулся по стойке смирно и неровно улыбнулся. Микеле смерил его взглядом сверху донизу, хмыкнул и прошёл мимо. Коляну же ничего не оставалось, как войти в комнату отдыха.
Кащей понемногу приходил в чувство, правда пальцы до сих пор прыгали, словно исполняли «Полёт шмеля» на невидимом пианино, челюсти же, хоть и огромным усилием воли, но всё же жених удерживал в более-менее спокойном состоянии. Колян нервно оглядел двух спорящих отцов и, не зная, с чего начать, вскричал срывающимся голосом, обращаясь к Орлану:
— Ты ничего не хочешь сказать мне, отец? Тебе Тяпа всё рассказал, да? Не слушай его, он просто… В общем, не нужно ему верить! Ты сделал неправильный вывод, это я тебе говорю!
— Да? — Орлан зло ухмыльнулся. — А что тогда пгавда?
— Что я, короче, это… — начал было Никола Голый, но выдохся, так и не найдя вдохновения. Его отпускало, хотелось посидеть, подолбить в окно, ну, или выпить горячего чайку и взбодриться. Вместо этого приходилось бодаться с родным отцом при приёмном папе. От всего происходящего Кащей погрузился в смятение, ничего не шло в голову, и поэтому Орлан легко перехватил инициативу.
— Когда много говогишь — некогда думать.
— Дак с чего ты взял, что я много говорю?
— Так у тебя балаболка — на шее наколка.
— Чё? — немного обиженно начал Колян.
— Хег чегез плечо. Базагишь ты много.
— Так-то да, иногда лучше промолчать.
Эти слова с участием добавил Аттал.
Кащей молча обижено поджал губы.
— Бойся того, кто молчит. — Грозно процедил Орлан.
— Почему? — только и нашёлся, что спросить Кащей.
— Молчит — значит, думает. — Ответил за Славу Аттал.
Орлан сделал шаг назад, чтобы держать их обоих в поле зрения, и глухо проговорил:
— Вот, вот, послушай своего пгиёмного папу, Николай. Он тебе плохого не посоветует, но, видимо, и ничему хогошему не научит.
Аттал фыркнул. А Слава продолжил.
— Я тебя вот о чём попгосить хочу, пагенёк. Не называй меня больше отцом, а? Потому что я тебе не отец, ты мне отказную как-то даже написал, помнишь?
Кащей что-то встрепыхнулся сказать, но Слава не дал ему произвести ни звука.
— Скотину ловят за ухо, а человека — за язык, загуби себе это на носу и не хлопай глазами! За последние несколько месяцев я тебя неплохо узнал, Николай. И я доволен, что я лишь твой генетический отец, а не настоящий. Однако, судя по всему, и Аттал-то тебе тоже не настоящий папа, а?
Аттал молча исподлобья наблюдал за этой сценой, перекидывая взгляд с Орлана на Кащея, который заметно растерялся и часто захлопал глазами. Он выглядел маленьким ребёнком, которого незаслуженно обидели, наказав и поставив в угол. А у Славы вдруг с лица исчезли острые черты, и он даже с какой-то теплотой и сочувствием произнёс: