Путанабус. Трилогия
Шрифт:
Лишь ствол пулемёта на сошках торчит из куста.
"Галя, Галя, едрит твою налево", это я, про себя, ругнулся. А вслух говорить ничего не стал. Будет ствол сейчас шевелить быстрее его заметят.
Мы ждём.
И враг ждет. Ничего не предпринимает.
Минуты тикают. Поглядел на часы, какие минуты? Секунды. А кажутся минутами. Вот такой параллаксперекос восприятия.
Подтянув за ремешок небольшой мегафон на батарейках, что нашелся в автобусе от прежнего водителя. Запасливый он парень был. (И то, правда, не надрывать же
Эй, на плюке. Зачем твой пепелац тут катается?
Враги, не вылезая из машин, шеи себе свернули оглядываясь. Это в джипчике. "Ленд ровер" же стоял, как будто в нём вообще никого не было.
А я опять в мегафон.
Даю пять минут на то, чтобы сменить колеса и вернуться, откуда пришли. Иначе открываю огонь на поражение.
Из "дефендера" с переднего правого сидения вылез наконецто какойто крендель. Без оружия в руках. Сложил руки рупором и крикнул порусски.
Эй, мужик!
Мужики в поле пашут, тут же откликнулся я, припомнив многочисленные "стрелки" девяностых. Вот, блин, не думал, не гадал, где пригодится такой специфический опыт.
К тебе базар есть, не унимался тот, не извиняясь за "мужика".
А кто ты такой, чтобы с тобой ЛЮДИ базарили.
Я Ваха!
Какаятакая Ваха? Не знаю никакую Ваху!
Ты много кого тут не знаешь, надрывался он снизу.
А я и знать не хочу всяких шестёрок.
Короче, мы тебе стрелку забили, крикнули снизу.
Стрелка, это уже серьёзно. На стрелку не пойти нельзя, иначе ты действительно "мужик". Хотя я заранее догадываюсь, какой пойдет там гнилой базар.
Нажал тангету на рации.
Девочки, третий запасной канал.
Просчитал про себя до двадцати, переключился сам.
Тут такое дело. Мне сейчас придётся выйти побеседовать с товарищами.
Жорик, может не надо? раздался в ухе дрожащий голос Були.
Сам не хочу. Но так вышло. Смотрите внимательно, как я упал это сигнал: всем огонь. До этого никому не стрелять. Ясно всем? и через паузу, Роза, что у врагов слышно?
Роза сидела у широкополосного сканера в замаскированном на обратном скате автобусе, от которого с нашей позиции видна была только антенна, торчащая среди деревьев.
Пулеметчику приказали глаз с тебя не спускать.
Всё?
Всё. Будет что ещё сообщу.
Добро. Отбой.
Таня?
Тут я.
На тебе пулемётчик.
Куда тебе его?
Куда угодно, лишь бы сразу наповал. Отбой
Выглянул изза куста. Картина всё та же. Храбрые парни, однако. Как бы сам в такой ситуации себя вел, откровенно говоря, не знаю.
Поднял мегафон.
Большой камень впереди себя видишь? Стрелка у него. Идет от вас один. Без оружия, вроде всё сказал.
Ништяк, крикнул этот Ваха, и стал снимать с себя черный жилетразгрузку.
Когда он сделал
Пистолет тоже оставь.
Ваха вернулся, отстегнул от пояса кобуру и положи её в машину.
Валун стоял ближе ко мне, чем к нему. Большая такая каменюка, высотою чуть больше метра и метра полтора в ширину. Прямо у "дороги", если можно так выразиться.
Ваха уже шел к месту стрелки, а я всё тормозил. Давно уже надо было встать и пойти к камню, но руки и ноги отказывались подчиняться мне, как парализованные. Одновременно пробила мелкая трясучка.
Вдруг я понял, какой я маленький, слабый и ничтожный по сравнению этим миром, с обеими известными мне мирами, со всей Вселенной, наконец, тварь, букашка. Но букашка, которая отчаянно цепляется за свою никчемную жизнь, как за высшую ценность Бытия. И всё в ней кричит каждой клеточкой: ЖИТЬ!!! ЖИТЬ ХОЧУ!!!!
Просто жить, несмотря ни на что.
Ух, ты? Я оказывается трус поганый. Раньше не знал.
У Геннадия Полоки, в "Интервенции", герой, которого гениально сыграл Владимир Высоцкий, говорит такую сентенцию: "В контрразведке тебе сначала передоложат папиросу, а потом жизнь. Папиросу взять можно, а вот жизнь нет".
А мне СТАШНО!
ЖУТКО страшно!
ХОЧУ взять жизнь!
ЖИЗНЬ!!!
А тут надо вот так вот: взять и ВСТАТЬ ПОД ПУЛЕМЁТ.
Не оставить себе ни единого, даже призрачного шанса остаться в живых.
Чтобы этот пулемет навертел во мне многомного мелких дырок.
ВО МНЕ!!!
Не поручусь за точность цитирования Полоки, но эта мысль настолько пронзила меня до пяток, что заставила впервые в жизни обратиться к Богу с молитвой.
"Боже, взывал я, молча, Если ты только есть! Помоги мне сохранить пасомых моих, чтобы они имели хотя бы возможность припасть к стопам твоим. Они бляди и грешницы, но не ты ли сам предпочёл раскаявшуюся блудницу Магдалину тем бабам, которые никогда не грешили? Я пытался убежать, но не смог. Я пытался всех обхитрить, но не сумел. Меня догнали. Меня обхитрили. Боже, укрепи мою мышцу, укрепи мой дух, ибо, сам я слаб. Дай силы мне, ибо я всего лишь человек, а не Ремба голливудская".
Отложив в сторону карабин, лежа, отстегнул подсумок с магазинами, вынул хромированный кольт из кобуры, передернул затвор и засунул его за пояс на спине. "Когда ни помирать, а всё день терять!" говорили мои предки.
Потом, кряхтя и мелко дрожа, встал на колени. Никто не стрелял, но вставал изза своего укрытия, с обречённым чувством бойца, поднимающегося в атаку под ураганным огнем противника.
Жутко захотелось продлить это мгновение, впитать в себя окружающий лик чужой Природы, обнять своих девчат, но, увидев, что переговорщик от бандитов прошёл уже половину расстояния до валуна, торопливо перекрестился, быстро поднялся на ноги, опустил шемах на шею и пошел к этому чёртову камню сам, подрагивая поджилками.