Путешественница. Книга 2. В плену стихий
Шрифт:
– Вы же говорили о лорде Мелтоне? – поинтересовался он. – Или у вас есть еще один брат?
– Нет, – ответил Грей онемевшими (видимо, из-за выкуренной крепкой сигары) губами. – Нет, у меня только один брат.
У него снова сжалось сердце, однако теперь совсем не от радости. Так что же, выходит, этот проклятый шотландец все это время знал, кто он такой?
– Учитывая обстоятельства, наша встреча получилась довольно краткой, – сухо произнес Фрэзер. – Но незабываемой. – Посмотрев на Грея, он поднял к губам свой стакан и отпил глоток. – Что же, неужто вы не знали,
– Знал. Я сам сражался при Каллодене. – Шахматный триумф Грея теперь совершенно не радовал. Майор осознал, что от дыма его несколько мутит. – Однако я не предполагал, что вы вспомните его и что вы знаете о нашем родстве.
– Этой встрече я обязан жизнью и, конечно, никогда ее не забуду, – сказал Фрэзер.
Грей прямо посмотрел на собеседника.
– Насколько мне известно по пересказам, тогда вы не казались особенно благодарным моему брату.
Фрэзер твердо сжал губы, но сразу же успокоился.
– Это так, – тихо произнес он и грустно усмехнулся. – Видите ли, ваш брат никак не хотел отправлять меня на расстрел. Он решил, что его долг – оставить меня в живых, а я в то время не считал эту милость благом для себя.
– Вам хотелось, чтобы вас расстреляли?
Грей изумился.
Шотландец уставился на шахматную доску отсутствующим взглядом: он, похоже, унесся мыслями куда-то далеко.
– Полагаю, в тот момент у меня имелась для этого причина, – тихо промолвил он.
– Что за причина? – спросил Грей и, поймав на себе внимательный взгляд, торопливо добавил: – Не сочтите это нахальством, просто мне и самому тогда пришлось пережить нечто подобное. И кстати, наши с вами разговоры о Стюартах не привели меня к убеждению, что поражение их претендента было способно привести вас в подобное отчаяние.
Фрэзер чуть улыбнулся и согласно наклонил голову.
– Многие из моих товарищей шли на бой, ведомые любовью к Карлу Стюарту или верностью к нему как к единственному законному королю. Однако я, и вы в этом не ошиблись, не относился ни к кому из них.
Затем шотландец прервал объяснения; Грей печально посмотрел на шахматную доску и начал:
– Я говорил, что переживал тогда нечто похожее. В той битве я потерял друга.
Он удивился сам себе: почему вдруг он заговорил о Гекторе именно с этим человеком, тем, кто бился на смертном поле, прокладывая себе путь мечом, может быть, тем самым мечом, что…
Однако Грей не мог заставить себя замолчать: ведь ему не с кем было поговорить о Гекторе. Он мог поведать свои сокровенные тайны лишь Фрэзеру, уверенный, что тот никому ничего не скажет.
– Мой брат Хэл… заставил меня посмотреть на тело, – неожиданно произнес он.
Он посмотрел вниз, на палец, где светился синий сапфир Гектора, похожий на тот, что нехотя отдал ему Фрэзер, только поменьше.
– Он сказал, что я обязательно должен увидеть его, что, пока я не увижу друга мертвым, я никогда полностью не приму его гибель. Если не осознаю, что Гектор, мой друг, действительно меня покинул, то буду вечно страдать. Когда же я посмотрю на тело и пойму это, то буду горевать, но горе пройдет – и
Грей жалко улыбнулся и посмотрел на Фрэзера.
В каком-то смысле брат оказался прав, но не вполне. Может быть, со временем Джон Грей смог пережить потерю, но забыть Гектора так и не сумел. Да и как он мог забыть друга, увиденного в последний раз: тот недвижно лежал, рассветные лучи освещали его восковые щеки, а длинные ресницы опустились так, словно Гектор спал. Его голова была почти отделена от шеи, и в зиявшей ране виднелась гортань и крупные сосуды.
Они долго сидели и молчали. Фрэзер лишь залпом осушил свой стакан. Грей, не говоря ни слова, в третий раз налил им обоим портвейна и вновь опустился в кресло.
– Как вы полагаете, мистер Фрэзер, жизнь ваша тяжела? – поинтересовался он.
Джейми Фрэзер встретился с ним взглядом, помолчал, похоже, решил, что собеседником движет исключительно любопытство, и разрешил себе расслабиться. Он откинулся в кресле, медленно разжал кулаки и стал разминать правую руку, сжимая и разжимая пальцы. Грей заметил, что рука несла на себе след от старой раны: была покрыта шрамами, а два пальца оказались скрючены.
– Думаю, не слишком, – медленно проговорил шотландец, по-прежнему спокойно глядя на начальника тюрьмы. – Мне кажется, тяжелее всего в жизни – тревожиться за тех, к кому мы не в силах прийти на помощь.
– А разве не когда нет рядом того, на кого мы хотим потратить свою любовь?
Заключенный не сразу дал ответ. Возможно, он разбирал позицию на шахматной доске?
– Нет, это пустота, – наконец сказал он. – Но не тягость.
Стояла ночь, в крепости было очень тихо.
– Ваша жена… вы говорили, что она была целительница?
– Была. Она… ее звали Клэр.
Фрэзер поднес ко рту стакан и сделал глоток, словно чтобы протолкнуть ком в горле.
– Думаю, вы ее очень сильно любили, – тихо произнес Грей.
Он заметил, что Фрэзеру хочется того же, чего минутой раньше желал он сам: произнести вслух имя, хранящееся в тайне, на мгновение вернуть призрачную любовь.
– Порой мне хочется выразить вам свою благодарность, майор, – проговорил шотландец.
– Благодарность мне? За что? – удивился Грей.
Заключенный еще раз окинул взором доску, где фигуры образовывали завершенную партию, и сказал:
– За ночь у Кэрриарика, когда мы впервые с вами повстречались. – Фрэзер глянул на Грея в упор. – За то, что вы сделали ради моей жены.
– Вы не забыли, – прохрипел Грей.
– Я не забыл, – отозвался Фрэзер.
Решившись, Грей взглянул шотландцу прямо в лицо, однако в его чуть раскосых синих глазах не было ни следа издевки.
Совершенно серьезно Фрэзер кивнул.
– Вы были достойным противником, майор. Я не смог бы вас забыть.
Джон Грей горько расхохотался. Удивительно однако, что он не ощутил того стыда, который всегда посещал его при воспоминании об этом постыдном событии.
– Если вы сочли достойным противником мальчишку шестнадцати лет, который трясется от ужаса, то, мистер Фрэзер, нечего удивляться, что хайлендеры потерпели поражение!