Путешественник по Изнанке
Шрифт:
Анфалар понятно, приятный почти во всех отношениях мужик, если не брать во внимание «безумие», а вот этих дядек я вообще первый раз в жизни вижу. И как бы не получилось так, что они станут и последними людьми, которые будут сопровождать Зорина Матвея в конце его пути. Я не Хью Хефнер, и толпу высоких блондинок с силиконовый грудью возле гроба не представлял. Но и последние минуты виделись чуть по-другому.
Но что делать? Дал клятву — теперь выполняй. Я ведь не могу допустить, чтобы Анфалар погиб. А тот, в свою очередь, не отпустит на вольные хлеба эту троицу. Значит,
— Надо найти место, где нам будет удобно обороняться, — сказал я.
Анфалар кивнул, цепко щупая взглядом скалы поблизости. И наконец указал на крохотную относительно ровную площадку на возвышенности. Там могло поместиться и свободно двигаться, человека три. С другой стороны, какие из людей бойцы? Лишь возможная пища для монстров.
— Там вам будет удобно.
Меня немного царапнуло это «вам». Будто Анафалар не собирался с нами оставаться.
Хорошо, что стражники поняли все без лишних слов. Опытные дядьки, которые, к тому же, несмотря на долг, самоотверженность и прочую фигню, очень хотели жить. Вот только и здесь нам «повезло».
Не успели мы преодолеть и половину пути по острым камням, взбираясь на площадку, как Раннагар, тот самый нетерпеливый тип, вдруг рухнул и забился в конвульсиях. Вот только приступа эпилепсии нам сейчас не хватало.
Новоиспеченный рубежник и вовсе бы покатился вниз, на ходу собирая переломы и направления к местным врачам, начиная с травматолога, если бы не крепкая рука Анфалара. Он легко подхватил припадочного и без лишних слов взвалил на плечо. И остальные тут же продолжили путь, словно ничего не произошло.
А между тем Раннагара все колбасило. С той лишь разницей, что тот не пытался откусить себе язык, да и пена изо рта не пошла. Но с рубежником явно происходило нечто нехорошее.
Под его кожей возникло что-то, ассоциирующиеся у меня с бурунами на горной речке. Они перемещались, утихали, возникали снова в самых неожиданных местах. Вообще, выглядело все как иллюстрация к фильму «Чужой».
— Что с ним? — не выдержал я.
— Скугга не приняла нового сына. Он вел себя недостойно. Всеми силами желал завладеть хистом, проявил нетерпение и неуважение. Скугга это не одобряет.
Постепенно «волнения» под кожей Раннагара утихли. Однако на лице собралосб нечто вроде складок, которые «застыли», обезображивая рубежника. Скугга оставила свою печать неприятия, чтобы каждый, кто встречает ее сына, видел его сущность.
А когда мы добрались до верха, Раннагар и вовсе пришел в себя. Он провел ладонью рукой по новым «шрамам», а после закрыл лицо руками и заплакал. Видимо, кляня себя и свое нетерпения. Потому что теперь путь к развитию хиста ему был закрыт.
Стражники и Анфалар стояли молча, явно занятые своими мыслями. Они походили на людей, которые скорбели на поминках. Я уже хотел было вмешаться, чтобы напомнить, по какой причине мы молодые, красивые и пока живые здесь собрались. Однако Анфалар первый подал голос. Вот хорошо иметь дело с опытным рубежником.
— Раннагар, это еще не конец. Даже теперь ты можешь послужить во славу твердыни Фекой.
Я вообще считал,
Однако Раннагар кивнул, прекратил плакать и поднялся на ноги. Причем, его мокрое от слез лицо теперь выражало невиданную степень готовности и самоотверженности. Нет, надо последние части «Форсажа» пересмотреть. Может, я там что-то упустил и в фильме есть какой-то скрытый смысл?
Анфалар меж тем отдал мне свое копье, сказав, что ему лучше не сражаться с помощью оружия. Так эффект от хиста будет выше.
— В чем твой хист? — я отошел от правила не спрашивать про промысел.
А что, в этом мире все наоборот. Вот и Анфалар, который не думал отмалчиваться, подтвердил мою догадку. В информации о промысле рубежник не видел ничего сакрального.
— Мой хист в родных землях называли «испорченная рассудительность», — ответил товарищ. — Чем неожиданнее я сражаюсь, тем становлюсь сильнее. И каждое новое действие, которое связано с внезапностью и обескураживает врага, делает мой хист могущественнее. В таком состоянии меня крайне сложно ранить, а сам я становлюсь универсальным орудием для смерти.
Анфалар замолчал, потупив взор. Будто стеснялся своей силы.
— Я слишком рано по местным меркам получил пятый рубец. Перешагнул порог ведунства, когда был еще глупым юнцом. И искренне хотел быть самым сильным воином в Скугге. Потому пожелал не обременять себя голосом разума в бою.
— Ну, это довольно логично, — заметил я.
— Я не предусмотрел последствия своего решения. Во время схватки я перестаю быть собой. Не думаю о жизни близких и родных, лишаюсь контроля. Есть только враги и ничего кроме. Потому мне пришлось уйти сюда, где нуждались даже в таких воинах, как я.
Мне показалось, что Анфалар рассказал далеко не все. В Ликоне, откуда он был родом, явно произошло нечто плохое. Не убегают из родного города просто из-за боязни, как по мне. Либо ведун слишком сознательный. Ну да бог с ним, не хочет говорить или пока не готов, пусть так и будет. Я был занят тем, что наблюдал уже без всяких очков приближающихся тварей.
— Свяжите меня, скорее, — потребовал рубежник.
— Анфалар, сейчас не время для твоих извращений, — ответил я, не сводя взгляда с монстров.
А стражники меж тем уже спешно доставали крепкие веревки, опутывая ими рубежника.
— Матвей, вяжи узел ты. Они слабее! — потребовал ведун.
— И когда тебя развязать? — спросил я.
— Главное, не дай мне освободиться, прежде, чем твари подойдут.
Я кивнул и затянул узел так, что у Анфалара побелели пальцы. Однако тот даже не пикнул, только тряхнул головой.
— Зря ты не взял копье, им удобнее не подпускать тварь близко.
Ну да, мне предлагали на выбор несколько видов оружия. Но разве хорошая машина сделает гонщиком того, кто плохо водит? Вот и я считал, что копье мне незачем. Самое лучшее, что я смогу с ним делать — пораниться или потерять.