Путешественник
Шрифт:
— Он занимается этим, насколько я понял, уже некоторое время. Возможно, покорить Юньнань оказалось гораздо труднее, чем ожидалось? Как там сейчас у орлока Баяна обстоят дела?
Хубилай одарил меня строгим взглядом.
— Его не разбили, если ты это имеешь в виду. Но у него не было и легких побед. Баяну пришлось продвигаться в эту провинцию из государства Тибет, а это значит, что ему пришлось спуститься в Юньнань через Шанское нагорье. Наши воины-всадники больше привыкли к сражениям на плоских равнинах. А юэ, жители провинции Юньнань, знают каждую расщелину в этих горах, они сражаются весьма хитрым и вероломным способом — никогда не нападают на нас в лоб, но стреляют из-за скал, деревьев, а потом убегают, чтобы спрятаться где-нибудь еще. Это все равно, что пытаться прихлопнуть комара при помощи ведра с кирпичами. Ну что же, если говорить откровенно, Баян и сам считает, что победить юэ будет нелегко.
Я сказал:
— Я слышал, что этот народ называют непокорным.
— Все гораздо проще: эти хитрецы попрятались в свои безопасные укрытия и выкрикивают оттуда язвительные вызовы. Они, очевидно, рассчитывают, что смогут противостоять нам достаточно долго, это в конце концов нам надоест и мы уберемся восвояси. Но они ошибаются.
— Но чем дольше они оказывают сопротивление, тем больше людей гибнет с обеих сторон, а их провинция беднеет и представляет собой все меньшую ценность.
— Да, это правда! К сожалению.
— А если юэ лишатся иллюзий о своей несокрушимости, великий хан, не станет ли монголам легче покорить их? С меньшим количеством убитых, с меньшими потерями и разрушениями?
— Что-то я не пойму, Марко. Ты знаешь какой-то способ, как развеять эти иллюзии и подорвать боевой дух юэ?
— Я не совсем уверен, великий хан. Разрешите высказать предположение. Как вы полагаете, боевой дух мятежных юэ поддерживает осознание того факта, что здесь, при дворе, находится их друг?
Взгляд великого хана стал как у вышедшего на охоту тигра. Однако он не зарычал, а проворковал мягким голосом, как голубь:
— Марко Поло, хватит ходить вокруг да около, словно хань ка базаре. Скажи мне прямо, кто это?
— У меня есть сведения, великий хан, и, по-видимому достоверные, что министр малых рас, Пао Ней Хо, хотя и выдает себя за представителя народа хань, на самом деле настоящий юэ из провинции Юньнань.
Хубилай призадумался, хотя огонь в его глазах и не погас, а спустя некоторое время проворчал себе под нос:
— Вах! Кто может различить этих проклятых узкоглазых? И все они одинаково вероломны.
Я посчитал разумным добавить:
— Однако, помимо того, что он скрыл свое происхождение, великий хан, мне не в чем обвинить министра Пао. У меня нет уверенности, что он шпионил на юэ или же был связан с ними каким-нибудь иным способом.
— Достаточно и того, что он выдал себя за другого. Ты правильно сделал, Марко Поло, что все рассказал мне. Я вызову Пао на допрос, и, может, после этого у меня появится причина переговорить с тобой снова.
В коридоре меня уже поджидал управляющий с известием, что главный министр Ахмед желает, чтобы я немедленно пришел к нему. Я отправился в его покои, предаваясь совсем нерадостным мыслям: «Каким образом этот человек так быстро все узнал?»
Араб принял меня в кабинете, который был украшен одной-единственной массивной глыбой — полагаю, что это можно назвать скульптурой, созданной самой природой: огромная скала в два человеческих роста высотой и в четыре раза больше в окружности; гигантский обломок застывшей лавы, которая со всеми своими серыми изгибами и складками, большими и маленькими отверстиями, выглядела как окаменевшее пламя. Из чаши с благовониями, спрятанной где-то у основания глыбы, поднимался ароматный голубоватый дымок, спиралью обвивавший все изгибы и выходивший то из одних отверстий, то из других — так что все сооружение, казалось, корчилось в медленных беспрерывных муках.
— Ты ослушался и бросил мне вызов, — немедленно заявил Ахмед без всяких приветствий и вступлений. — Ты продолжил шпионить, пока не разнюхал нечто, что принесло вред одному из наших высокопоставленных министров.
Я сказал:
— Эти известия я получил еще до того, как вы меня предупредили. — После чего предпочел больше не извиняться и не оправдываться и храбро добавил: — Выходит, у вас тоже есть шпионы?
— То, о чем говорят на дороге, слышат и в кустах, — безразлично произнес он. — Старая ханьская поговорка.
Все еще храбрясь, я заметил:
— Но только при условии, если в кустах есть ухо. Все это время я считал, что мои служанки доносят о моих поступках Хубилай-хану или принцу Чимкиму, но воспринимал это как должное. А выходит, на самом деле они шпионили для вас, не так ли?
Уж не знаю, стал бы он запираться и все отрицать или в порыве бешенства сказал бы мне правду, но дело в том, что как раз в этот момент произошла маленькая заминка. В дверном проеме соседней комнаты из-за занавеса внезапно появилась женщина, а затем, осознав, что Ахмед не один, резко отпрянула обратно. Я не успел ее толком разглядеть и смог лишь заметить, что это была на удивление крупная и элегантно одетая женщина. Она явно не хотела, чтобы я увидел ее, из чего я заключил, что это чья-то жена или наложница, тайком изменявшая своему мужчине. Однако я не смог припомнить, чтобы раньше видел где-нибудь во дворце такую высокую и мощную женщину. Я подумал, что художник мастер Чао, говоря об извращенных вкусах араба, не сказал ничего о предметах его увлечений. Неужели wali Ахмед испытывал особую склонность к женщинам, которые были крупнее мужчин? Я не подал вида, что заметил незнакомку, а сам хозяин не обратил на эту заминку никакого внимания и сказал:
— Управляющий обнаружил тебя у покоев великого хана. Я правильно понимаю, что ты уже все ему рассказал?
— Да, wali, именно так. Хубилай собирается вызвать министра Пао и задать ему несколько вопросов.
— Это бесполезно, — ответил араб. — Представь, министр малых рас спешно отбыл в неизвестном направлении. И не вздумай с присущем тебе наглостью обвинить меня в том, что я потворствовал его спешному побегу. Полагаю, причиной послужило то, что этот Фао узнал двух своих земляков, тех самых, которые опознали его и чьи опрометчивые сплетни подслушал твой шпион.
Я сказал совершенно искренне:
— Я не настолько дерзок, чтобы стать самоубийцей, wali Ахмед. Я ни в чем не собираюсь вас обвинять. Позволю себе лишь заметить, что великий хан, похоже, доволен, что узнал те сведения, которые я ему сообщил. А посему, если вы накажете меня за ослушание, то представляю, как Хубилай этому удивится.
— Наглый сын свиньи! Ты смеешь утверждать, что я испугаюсь гнева великого хана?
Я ничего не ответил на это. Взгляд его агатовых глаз окаменел еще больше, чем обычно, и он продолжил: