Путешественник
Шрифт:
— Этот человек — просто идеальный слуга для вас, мессиры, — продолжал торговец, нервно оглядываясь. — Он принадлежал многим хозяевам, а потому много путешествовал и знает множество земель. Он говорит на нескольких языках и обладает многочисленными талантами. Но где же он?
Мы продолжили обходить рабов — мужчин и женщин, которые были связаны легкой цепью, соединявшей их ножные оковы, — и миниатюрных лошадей, которые не были связаны. Торговец уже явно сильно встревожился, так как потерял того самого раба, которого собирался продать.
— Я освободил его из связки, — бормотал он, — и приковал к одной из своих лошадей, которую он должен был почистить для меня…
Его речь прервало громкое и пронзительное лошадиное
— Моя новая кобыла! Да я ведь только что ее купил! — Торговец был в ярости и продолжал избивать раба. — В жизни не встречал таких негодяев!
— Непослушная лошадь заблудилась, хозяин, — вопил негодяй, защищая руками голову. — Мне пришлось последовать…
— Лошадь заблудилась? И залезла в повозку? Ты лжешь мне с такой же легкостью, с какой вступаешь в сношения с невинными животными! Ты отвратительный извращенец!
— Вы должны мне верить, хозяин, — продолжал вопить извращенец. — Ваша кобыла могла уйти далеко и потеряться. Или я мог оседлать ее и убежать.
— Bismillah, мне бы этого очень хотелось! Ты оскорбляешь саму благородную систему рабства!
— Тогда продай меня, хозяин, — хныкал оскорбитель. — Всучи меня какому-нибудь ничего не подозревающему покупателю и прогони с глаз долой.
— Estag farullah! — Торговец принялся молить Небеса в полный голос. — Аллах да простит мне мои грехи, я думал, что именно так и сделаю. Эти господа собирались купить тебя, мерзкая дрянь, но теперь они увидели, как тебя поймали, как раз когда ты чуть не изнасиловал мою лучшую кобылу!
— О! Поверьте мне, хозяин, ничего особенного, — заявил этот мерзавец, осмеливаясь говорить с благочестивым негодованием. — Я знавал множество кобыл и получше.
Лишившись дара речи, торговец сжал кулаки и зубы и прорычал:
— Arrgh!
Возможно, это ругательство оказалось бы не единственным, если бы Джамшид не прервал его, сказав сухо:
— Мирза торговец, я заверил мессиров, что вы надежный человек и ваш товар тоже заслуживает доверия.
— Клянусь Аллахом, так оно и есть, мирза визирь! Я не продам, а отдам им даром этот ходячий гнойник! Клянусь, теперь, когда я узнал его истинную природу, я не продам его даже старой жене шайтана! Я искренне прошу прощения у вас, мессиры. И это создание тоже сейчас извинится. Ты слышишь меня? А ну извиняйся за отвратительное представление. Немедленно выражай свою покорность! Говори же, Ноздря!
— Ноздря? — воскликнули мы в изумлении.
— Это мое имя, добрые хозяева, — пояснил раб, в тоне его не было слышно извинения. — У меня имеются и другие имена, но чаще всего я называюсь Ноздрей, и для этого есть причина.
Он приложил грязный палец к кончику носа и поднял его вверх, так что мы смогли увидеть: вместо двух ноздрей у раба оказалась одна большая. Зрелище само по себе было достаточно омерзительным, но оно еще и усугублялось обилием торчащих оттуда волос, покрытых соплями.
— Сие мелкое наказание я понес однажды за еще меньшее преступление. Не относитесь ко мне с предубеждением из-за этого, добрые хозяева. Как вы понимаете, я не обычный человек, кроме того, у меня есть бесчисленные достоинства. Я был моряком, прежде чем попал в рабство, и путешествовал повсюду, от моего родного Синда до далеких берегов…
— Ges`u Maria Is`epo [131] , — сказал дядя Маттео удивленно. — Язык этого человека такой же проворный, как и его средняя нога!
131
Иисус Мария Иосиф (ит.).
Это нас так поразило, что мы позволили Ноздре продолжить свою болтовню.
— Я бы и сейчас путешествовал, но, к несчастью, меня захватили в рабство. Я как раз занимался любовью с самкой шакала, когда на меня напали охотники за рабами, а вы, господа, без сомнения, знаете, как михраб суки обхватывает любящий ее zab и удерживает его. Потому-то я и не мог бежать быстро с сукой шакала, которая свисала у меня спереди, подскакивала и скулила. В результате меня схватили, моя карьера моряка закончилась и началась карьера раба. Но без ложной скромности могу сказать, что вскоре я стал совершенно необыкновенным рабом. Вы заметили, что я говорю сейчас на sabir, торговом языке Запада, а теперь послушайте, благородные хозяева, я говорю еще на фарси, торговом языке Востока, и на своем родном синдхи, на пушту, хинди и языке панджаби. Я также сносно изъясняюсь на арабском, преуспел в нескольких тюркских диалектах и…
— Ты не можешь заткнуться сразу на всех?
Ноздря продолжил небрежно:
— У меня еще есть много достоинств и талантов, о которых я даже не начал говорить. Я хорошо лажу с лошадьми, как вы уже могли заметить. Я вырос среди них…
— Ты только что сказал, что был моряком, — заметил дядя.
— Правильно, я стал моряком, когда уже вырос, проницательный хозяин. А еще я разбираюсь в верблюдах, умею рассчитывать и составлять гороскопы тремя способами — арабским, персидским и индийским. Я отклонил предложения многих известных хаммамов, которые хотели нанять меня как непревзойденного мойщика. Я умею окрашивать седые бороды хной и убирать морщинки, используя мазь из ртути. Своей единственной ноздрей я умею играть на флейте лучше, чем музыкант делает это ртом. Также отверстие сие может быть использовано и для иных целей…
Тут отец, дядя и визирь воскликнули в унисон:
— Dio me varda!
— Этот человек и у личинки вызовет отвращение!
— Убери его, мирза торговец! Он пятно на городе Багдаде! Оставь его где-нибудь стервятникам!
— Я слышал и подчиняюсь, о визирь, — ответствовал торговец. — Позвольте показать вам другой товар?
— Поздно, — коротко сказал Джамшид, хотя он и мог бы сказать очень многое о торговце и его товаре. — Во дворце уже ждут нашего возвращения. Пойдемте, мессиры. Всегда есть завтра.