Путешествие будет опасным
Шрифт:
Хромого Джона считали в поселке героем: он был здесь организатором и руководителем первой профсоюзной ячейки. Начало тридцатых годов было бурным, кровавым временем в Аппалачах. Рабочие требовали права объединяться в профсоюзы. По ночам гремели выстрелы, горели дома профсоюзных активистов. Говорили, что и взрыв, искалечивший Джона Комбса, тоже был не случаен.
Тогда он остался жив. Но через три года с ним все-таки рассчитались. Снайпер, по-видимому, сидел в зарослях цветущего кизила на склоне горы. Пуля попала в затылок старому Комбсу, коловшему у сарая дрова.
Вместо отца руководителем профсоюзной ячейки хотели избрать Мартина, но он отказался.
В годы второй мировой войны старшего и младшего братьев призвали в армию, а среднего оставили на шахте. Когда Мартин вернулся домой, Майкл, средний брат, был уже болен, хотя и продолжал работать. У него стала быстро развиваться распространенная в тех местах болезнь, которую называют «черные легкие». Ему бы лечиться, да где взять денег? «Тебе бы на курорт, Майкл», — говорил ему профсоюзный врач. Майкл только слабо улыбался на это. Ни один человек из их поселка никогда не бывал на курорте. В тридцать лет Майкл стал инвалидом. А в тридцать шесть — умер, оставив жену и троих детей.
Бэтси, сестренка, общая любимица, мечтала окончить колледж. За учебу платить надо. И немалые деньги. Братья когда-то уговорились: будем помогать поровну. Но когда Майкла уволили по инвалидности, Бэтси поняла: не вытянут братья. Бросила колледж.
В то время хозяева Аппалачского угольного бассейна как раз стали вводить новую технику. Им это сулило прибыли, а рабочим увольнения. Когда в поселок пришли грузовики с новым оборудованием, их забросали камнями. Неделю не давали разгружать. Губернатор прислал отряд солдат. Вечером на горном шоссе за поселком кто-то стрелял по машине хозяина. Пуля попала ему в голову. Подозрение пало на Мартина. Его судили и дали восемь лет каторги.
После тюрьмы он уже не вернулся в родной поселок. Не к кому было возвращаться. Жена не дождалась его, бросила, увезла дочерей в Чикаго. Младшего брата, Стива, наследники убитого хозяина прогнали с работы. Переехал он в другой поселок. Теперь уже давно не работает, живет у сына, который стал рабочим, как дед, как отец.
А Мартин, которому скоро минет 60 лет, — вот он, сидит без брюк, прикрыв ноги серым приютским одеялом, и снова плачет, размазывая по небритому лицу старческие слезы. Он плачет потому, что жизнь прошла так несуразно, так несчастливо, так мало было в ней хорошего и так много плохого. Он продолжает вспоминать, он весь в прошлом и говорит без умолку. Я не могу остановить его. Он вспоминает, как его пытали, мучили в японском плену, как били до полусмерти в тюрьме, как тяжело и долго умирал с развороченным пулей затылком его отец — человек богатырского телосложения и отменного здоровья.
— Хватит, Мартин! — приказывает вошедший в комнату мистер Гринбаум. — Иди на нары. Так и быть — завтра я куплю тебе штаны.
Старик покорно уходит, волоча за собой одеяло.
— Надеюсь, наше супергуманное общество не растерзает меня в клочья за то, что я куплю этому несчастному брюки на казенные деньги, — ворчит ему вслед добряк Гринбаум.
«Если я потеряю работу…»
Американцы умеют работать. Это факт, который не требует доказательств. Все, чем может гордиться деловая Америка в сфере материального производства, создано не взмахом волшебной палочки, а упорным, добросовестным трудом миллионов.
Как же распределяются результаты их труда? Предоставим слово профессору кафедры экономики и управления Массачусетского технологического института Лестеру Тароу. В одном из выпусков журнала «Ньюсуик» он пишет:
«Десять процентов богатейших американских семейств получают 26,1 процента всего денежного годового дохода США, в то время как на долю десяти процентов беднейших семейств остается лишь 1,7 процента… Доходы негров не поднимаются выше 69 процентов от доходов белых. Женщина, выполняющая ту же самую работу, что и мужчина, получает лишь 56 процентов от его зарплаты. Если же мы приглядимся к тому, как распределяются богатства, то увидим, что 20 процентов семейств, принадлежащих к высшему слою нашего общества, владеют 80 процентами всей частной собственности в США, в то время как 25 процентов семейств, находящихся внизу, не имеют во владении ничего, а долги многих значительно превышают их личное имущество…»
Я еще раз хочу обратить внимание читателей на то, что эти цифры приводит американский профессор, посвятивший свою жизнь изучению законов капиталистической экономики.
И еще один закон капитализма: постоянная массовая безработица, миллионы «лишних людей». Так здесь называют безработных.
Я спрашивал американцев:
— Боитесь ли вы потерять работу? Как изменится ваша жизнь и жизнь вашей семьи, если вы потеряете работу?
Вот что отвечали мои собеседники, с которыми я разговаривал в городах Атланта (штат Джорджия) и Миннеаполис (штат Миннесота).
— Ничего себе вопросики, черт побери! «Боюсь ли я потерять работу?» Постучите пальцем по столу три раза! Тьфу-тьфу-тьфу… Спаси и помилуй!
(Мой собеседник — седой плотный человек невысокого роста. Ему 46 лет. Он квалифицированный рабочий — сборщик моторов для холодильников).
— Вы меня извините, но имя мое и фамилию прошу вас забыть. Не знаю, как вам, а мне мое имя в иностранной газете видеть ни к чему. Как раз из-за того, что я с вами здесь откровенничаю, меня и могут с работы попереть. Тогда — приходите за интервью с безработным. Ха-ха! Не приведи господь, конечно.
Ну что же, давайте вообразим, что я потерял работу. Должен вам сознаться, что потерять ее я могу в любое время. Инфляция, как вы знаете, растет день ото дня, все становится дороже, и неизвестно, что будет через год и даже через месяц. Безработица тоже не уменьшается. В такое время люди не очень-то покупают новые вещи: берегут сбережения на черный день. Конечно, и наши холодильники не очень-то большим спросом сейчас пользуются. А мы пока что продолжаем их штамповать с прежним усердием. Так что, глядишь — вот-вот затоварим рынок. Были уже в прошлом такие моменты. Хозяева в этих случаях сокращают производство, а лишние рабочие руки— пожалуйте за расчетом! Если такое случится, одним из первых за ворота вылечу я… Возраст у меня такой. Сорок шесть лет — старая лошадь, надеяться не на что.
Мысль эта мне, признаться, не дает покоя, особенно по ночам. Поверите — без снотворных таблеток ночи не проходит. А утром проснуться не могу. Чтобы поднять меня, жена чуть не водой из ведра окатывает.
Зима у нас была в этом году необычная. Холода, снег, метели. Снова энергетический кризис. Топливо было на исходе. Из-за этого предприятия останавливались. Люди работу теряли. За один январь два миллиона рабочих расчет получили. Говорили: временно. Дескать, появится топливо, приходите снова. Ну, а если оно опять кончится? Ну, а если и нашу фирму эта горькая чаша не минует? Тогда я одним из первых по эту сторону проходной останусь.