Путешествие Черного Жака
Шрифт:
— Ладно, когда вы хотите, чтобы я вернул свою память?
— Прямо сейчас… — Магистр Олаф Серый извлек из своих одежд пузырек с темной жидкостью и золотой амулет на длинной цепочке.
Амулет состоял из двух шариков, которые соприкасались и издавали глубокий гудящий звук.
— Что, мне надо это выпить?
— Да, магистр. — Седобородый сунул мне в руки склянку, которую я одним быстрым глотком осушил.
На вкус жидкость оказалась сладковатой, потом мне почудилось, что она кислая, затем во рту стало приторно и горько.
— Гадость какая, — сказал я.
— Так…
Зрелищем этим был заворожен не только я. Мельком взглянув на Селену, я увидел, что и она не может оторвать взгляда от амулета Олафа.
— Не отвлекаться, — выкрикнул седобородый, — ни в коем случае не отвлекаться!
— Хорошо-хорошо. — Я сосредоточенно уставился на шарики…
Через какое-то время их мерное постукивание стало меня убаюкивать, потом будто грянул гром, и неожиданно я прозрел…
Все, что происходило прежде, в прошлых инкарнациях, моих воплощениях, моих жизнях, потоком хлынуло в мой разум. Вокруг все обратилось в тихий покой, не стало ничего — только ледяное безмолвие, пустота, мерное постукивание шариков друг о друга да еще чье-то отдаленное бормотание. Поначалу, вспомнив о себе слишком многое, я ужаснулся — я был страшен, я был жесток, я был кровожаден и зол, — моя лютая природа внушила мне трепет, желание отшатнуться, сбежать от себя… Но постепенно восприятие мое трансформировалось, оно изогнулось, как тлеющая в огне кора дерева… Я почувствовал, что весь объят пламенем, резкая вспышка — и я открываю глаза…
Седобородый Олаф медленно опустил амулет. Он смотрел на меня с ожиданием. За его спиной замерли Вандерпит и Помаше. В своих прежних жизнях я никого из них не знал. Наверное, поэтому они решили оспорить решение совета магистров и вернуть мне память. Совет изгнал меня из круга и навсегда лишил возможности сохранять память в новых воплощениях. Какая удача, что мне довелось столкнуться с этими олухами!
— Вы вспомнили? — полушепотом спросил рыжий Помаше.
— О да! — Я взмахнул руками и некоторое время выписывал ими в воздухе плавные черты, наблюдая, как разрастается сияющий темный ореол, — я чувствую силу, огромную силу, все это время она была сокрыта внутри моего разума…
Седобородый удовлетворенно кивнул:
— Мы вернули его. — Он обернулся к Лиловому: — Что я говорил, Вандерпит, теперь у нас есть еще один брат… Вчетвером мы сможем сделать куда больше.
— А что у нас в планах? — саркастично поинтересовался я, мне показалось, что голос мой звучит недостаточно жестко: не хватало еще мне иметь какие-то дела с цветными магистрами, но они ощутили интонационную холодность.
— Мы собираемся помочь людям жить лучше, — несколько растерянно сказал седобородый.
— Что за идиотская идея! — Я расхохотался. — Помочь людям жить лучше… а они этого хотят?
— Ну конечно… — Олаф осекся.
— Ну конечно, — передразнил я его. — А кто интересовался у них? Ты? Или ты? Или, может быть, ты? Я отказываюсь участвовать в этом представлении. Селена… — Я обернулся к ведьме. — Я беру тебя в услужение, собирайся, мы отправляемся прочь отсюда…
— Ну и чем ты собираешься заняться? — заговорил мой недоброжелатель Лиловый. — Может, сначала хотя бы расскажешь нам, что тебе удалось вспомнить.
— Я что, должен отчитываться перед тобой? — Мой рот скривила усмешка. — У вас своя дорога, у меня своя, и не стоит стоять у меня на пути.
— Но мы должны действовать согласованно, вместе, — растерянно проговорил седобородый, — так мы добьемся куда большего…
— Я вовсе так не думаю… Селена, черт тебя возьми, ты собралась?
Ведьма растерянно смотрела на меня, не в силах поверить, что я так переменился. «Должно быть, она никогда не сможет перестроить свой разум настолько, чтобы осознать мое высшее предназначение. Цветные вернув мне разум и могущество… Целую вечность я был отступником, шел против богов, у меня был мир, в котором я сам однажды сделался Темным Богом, и если сейчас он принадлежит кому-то другому, то очень скоро снова ляжет к моим ногам, я буду править людьми, они станут рабами, склонив головы, они будут принимать своего господина, и, где бы я ни появился, наступит порядок, назначенный моей волей, высочайшей волей Черного господина».
— Ну что ж, если ты отказываешь мне… — я повернулся к ней и медленно поднял ладонь, — именем Черного Властелина.
Вырвавшийся из ладони сгусток пламени поразил ее. Она рухнула, не успев сообразить, что происходит. Яростные языки сожгли ее за считанные мгновения.
Обгоревший труп, оставшийся лежать на почерневшей земле, напоминал головешки.
— Боже мой! — вскричал Олаф. — Что ты натворил, ты же лишил жизни человека… Мы же не можем, не должны убивать…
— Ведьму, — поправил я его, лукаво улыбаясь, — я убил мерзкую ведьму, к тому же она сама напросилась. Она бы никогда не смогла развить в себе должного почтения.
— Я вас предупреждал, он был лишен памяти не просто так! — свирепо выкрикнул Лиловый.
— О да, несколько цветных братьев — вы про них, должно быть, и не слышали, раз совершили такое «благое» дело, — загнали меня в ловушку, им помогали сами боги, иначе бы этого никогда не случилось. Пять столетий назад я томился в остроге в центре Харгарской пустоши, заточенный в четырех стенах… Так было долгие-долгие годы, пока они из ложного чувства сострадания не придумали лишить меня памяти, чтобы я не смог вершить суд над людьми…
— Суд над людьми? — с ужасом проговорил Помаше. — Но зачем? Ведь наше призвание — помогать людям.
— Да? — ехидно поинтересовался я. — С чего ты это взял?
Лиловый не стал больше слушать. Он сотворил над собой шит, а потом стал медленно наступать на меня, держа ладони на изготовку…
— Уймите своего собрата! — угрожающе потребовал я, — а не то я расколю его тупую башку, как спелую дыню.
Но цветные магистры уже заняли боевые стойки. Благородство не позволяло им напасть неожиданно.