Путешествие длиною в жизнь
Шрифт:
А Яша решил написать для меня портрет Хемингуэя. В то время у нас было повальное увлечение этим писателем: издавались книги, ставились спектакли по его произведениям, мы собирали фотографии Хемингуэя из различных журналов, его портреты (копии с копий, снятые-переснятые) были непременным атрибутом квартир читающей публики. Я тоже был увлечен Хемингуэем, перечитал все, что тогда было доступно. И много рассказывал о нем Яше. В 1961 году еще свежо было впечатление от неожиданного самоубийства писателя. Портрет, сделанный Яшей с имевшейся у меня фотографии "папы Хема", получился очень неплохим.
Потом Яша вознамерился увековечить и мой образ и изобразил меня в каком-то красном одеянии. (Сейчас
Все это увидел еще один мой подчиненный, младший врач. Звали его Русланбек. И вот в один из дней, придя на медпункт, вижу, что мой кабинет закрыт. Я удивился и пошел искать дежурного. Удивился же я потому, что не понял, кому и зачем надо было закрываться в моем кабинете. Вернулся кабинет открыт. Что за странные дела происходят на нашем медпункте?
Стал расспрашивать своих санинструкторов. Вижу, ребята как-то мнутся. У меня с ними были хорошие человеческие отношения, хотя они и являлись моими подчиненными. Да и сами они были тактичными, умели соблюдать нужную дистанцию, называли меня Юрием Александровичем. И Яша, и Валерий знали, что врать мне не следует - я их к этому приучил, потому что сам не люблю вранья. Мне удалось узнать правду.
Оказалось, что за закрытыми дверями моего кабинета младший врач Русланбек давал сеанс художнику. Я попросил Яшу показать его творение. Он достал из-за шкафа спрятанный там портрет, и перед нами предстало дивное зрелище: мой младший врач был запечатлен сидящим подчеркнуто важно, заложив ногу за ногу, вальяжно облокотившись... Ни дать ни взять - мэтр, академик медицины. И при этом... в погонах капитана, хотя ходил в лейтенантах. Повысил себя сам... Похохотали мы над этим портретом, хотели было прибить над входом в медпункт, но потом я решил - Бог с ним, с лейтенантом, пусть тешит свою манию величия...
Гораздо больше меня беспокоило в этом враче другое - его профессиональный уровень и страсть к сомнительным медицинским экспериментам. Узнав, что я в академии занимался наукой и думаю продолжить заниматься ею и в будущем, этот самозваный капитан решил разыгрывать из себя не просто армейского врача, а ищущего экспериментатора.
А началось все с того, что как-то приходит ко мне офицер, снимавший жилье в одной избе со мной, и спрашивает:
– Объясни, пожалуйста, что это у вас за новый метод - прослушивать легкие через гимнастерку?
– Это кто же тебя так слушал?
– Да твой Русланбек.
Это был первый сигнал, настороживший меня. Я решил во всем разобраться, вызвал своего младшего врача.
– Руслан, как ты прослушиваешь людей?
– Ухом!
– Через гимнастерку?
– Ухом можно прослушать человека, но непосредственно, прислонясь к обнаженному телу. Этот метод известен издавна.
– У меня настолько чуткое ухо, что я все слышу.
– Но ведь на человеке не только гимнастерка, но и майка или нижняя рубаха... Ты что себе позволяешь?
Мне не хотелось идти на него жаловаться, не хотелось дрязг. Для начала я просто его предупредил и запретил странные "нововведения" в пропедевтику. Но для себя решил внимательнее присмотреться к профессиональной подготовке этого выпускника мединститута, кажется, в тогдашнем Орджоникидзе. И потом он не раз настораживал меня своей медицинской неграмотностью. Я, вымуштрованный профессионально в нашей академии, задавался вопросами - как же он получил свой диплом? чему он там учился?
Один из научных "поисков" этого дипломированного невежды переполнил чашу моего терпения. Учитывая условия быта и гигиены в казармах, грибковые заболевания всегда были среди наиболее распространенных солдатских болезней. Как врач я каждый день делал обход больных и обратил внимание на то, что среди них очень уж много солдат с диагнозом эпидермофития. Удивил не сам диагноз, а то, как долго ребят не могли вылечить. Привлек мое внимание и интенсивный запах рыбьего жира, который шел от забинтованных ног больных. Стал выяснять у Руслана, как он лечит солдат, какие меры принимает для их выздоровления. На все мои расспросы он отвечал, что у него свой собственный метод лечения эпидермофитии: "Могу же я экспериментировать!" "Нет! Ты должен пользоваться предписанными в таких случаях препаратами!"
С большим трудом выяснил, что этот "экспериментатор" брал стрептомицин и пенициллин, смешивал их с рыбьим жиром и накладывал больным повязки на пораженные участки ног Когда я узнал об этом, то схватился за голову! Получалось, что Руслан грибковое заболевание лечил препаратом, полученным из грибковой же среды. Этот "метод" не только не излечивал болезнь, а загонял ее внутрь. Одного парня мы даже отправили из-за этого в госпиталь, где его так и не удалось вылечить и пришлось потом комиссовать.
Я был вынужден вызвать новоявленного Эскулапа и пообещать сделать в личном деле запись о его "неполном служебном соответствии", категорически запретив проводить какие-либо "эксперименты".
Полковая жизнь, которая стала уже тяготить меня, продолжалась. Как только появлялась возможность, я ездил в Москву, используя любую оказию: и на попутных машинах, и на междугородних автобусах, следовавших по шоссе, на котором стояло наше Выползово. До Москвы можно было доехать и на поездах, которые останавливались в Бологом, но от нас до станции добираться было неудобно - хороших дорог еще не было, а те, что существовали, оставались чуть ли не со времен Екатерины II и Александра I. И за время, потраченное на поездку в Бологое, можно было добраться до Москвы по шоссе на любой машине.
Ирма тоже приезжала ко мне в Выползово, что, оказывается, раздражало некоторых моих сослуживцев, - ну никак она не была похожа на наших гарнизонных дам... Вскоре выяснилось, что у нас будет ребенок. Даша родилась в 1962 году. Перед ее рождением Ирма переехала в Ленинград, к моим родителям. Напротив нашего дома как раз находилась академическая кафедра акушерства и гинекологии, где дочка и появилась на свет.
Родители склонялись к тому, чтобы Ирма осталась жить в Ленинграде, но тогда бы возникли проблемы с ее работой. Через несколько месяцев после рождения дочки Ирму вызвала к себе руководитель "Березки" Надежда Сергеевна Надеждина. Вопрос был поставлен вполне определенно: "Ты продолжаешь работать в ансамбле или остаешься дома?"
Мы стали размышлять, что же делать. Ирма не хотела бросать своей интересной работы. "Березка" тогда пользовалась необыкновенным успехом, они много гастролировали по всему миру, прилично зарабатывали. К тому же мы уже вступили в кооператив, так как у Ирмы была только комната в общей квартире. На это нужны были немалые деньги. И мы решили, что Даша останется у бабушки с дедушкой в Ленинграде, а Ирма начнет работать.
Теперь мне стало совсем невмоготу - приходилось разрываться на три части: Москва, где жила жена, Ленинград, где находилась Даша, и служба, хоть и не привлекавшая меня, но где я должен был соответствовать... Конечно, долго так продолжаться не могло. И я стал делать попытки нормализовать свою жизнь, а также вернуться к занятиям наукой. И не просто физиологией, а космической медициной.