Путешествие «Геоса»
Шрифт:
– Да вы понимаете, что бросили целый мир в бездну страданий! – кричала в гулкую пустоту Аэла.
– Что такое страдание? – потерялся в пустоте бесцветный голос. И сразу же между астронавтами и серой громадой беззвучно сошлись металлические шторы.
Астронавты вышли из подземелья.
– Что это было? – спросила Аэла. Глаза ее были совершенно круглыми.
Рора покачала головой.
– Не знаю. Но я хочу умереть. Умереть в атомолете, в нашем маленьком кусочке Земли! Зачем я покинула Землю? Зачем мне нужно было лететь в эту черную пустоту!
Рора приложила стальные перчатки к прозрачному колпаку шлема.
– Это наглая, самоуверенная сила, – сказал Чарли. – И сила чудовищная, бессмысленная, страшная нелепым сознанием своей правоты.
Гайденбург стоял, наклонив седую голову и упершись лбом в колпак шлема. Морщины на его лице проступали сейчас необычайно резко.
– Мы недооцениваем опасность, – глухо сказал он. – Не ту, разумеется, которой подвергаемся мы. Опасность для человечества, пока еще не расселившегося по звездным мирам, еще покоящегося в колыбели и потому уязвимого для враждебных сил.
– Что это было? – снова спросила Аэла.
– Я чувствую, – сказал Чарли, – это такая сила, перед которой мы то же, что бескрылая муха перед человеком.
Астронавты тихо побрели назад к атомолету.
Аэла снова почувствовала, что кто-то зовет ее. Зов был слаб. Но тот, кто звал ее, был совсем близко.
Она, прислушиваясь к этому звучащему в ней зову, пошла куда-то в сторону.
– Куда вы? – испытующе взглянув на нее, спросил Гайденбург.
– Опять. Он опять зовет меня. Я должна идти.
Колин поднес к ее шлему хронометр.
– Сначала нужно пополнить запас кислорода.
– Будет поздно, Чарли. Я пойду одна. Ведь этот воздух в конце концов пригоден для дыхания.
– Ты можешь за несколько минут погибнуть от бактерий, – испугалась Рора.
– И все-таки я пойду. Астронавты молча отступили.
– Мы захватим для вас жидкий кислород и пойдем следом за вами, Аэла, – сказал Чарли.
Они расстались. Аэла пошла в глубь зарослей.
Неведомый голос все настойчивее звал ее.
Вот впереди забелели длинные, в человеческий рост, лилии, и за ними потянулись заросли.
Деревья с пестрой корой были сплетены лоснящимися лентами вьющихся растений, усеянных длинными гроздьями лиловых незрелых плодов. В ветвях резвились крупные насекомые. Птиц, как и на остальной части планеты, не было. Насекомые сновали в причудливой траве, падали сверху, издавали шелест, треск, сверлящий скрип. Пролетела, лениво взмахивая огненно-алыми крыльями, трехметровая извивающаяся пила с подвижными зубьями. Аэла оцепенело смотрела на нее, позабыв об осторожности.
“Отчего здесь так развились насекомые? – подумала она и сама себе ответила: – Впрочем, на земле тоже есть бабочки, размах крыльев которых достигает двух метров. Мнение, будто насекомые не могут достигать значительной величины, ошибочно”.
Лес обрывался у черных скал. В глубь их вели сталактитовые своды, точно такие же, какие были у входа в подземный мир, где стоял атомолет. Только здесь они не играли всеми красками, словно бриллианты, а смутно белели в глубокой и печальной мгле.
Аэла пошла прямо во тьму подземелья. Она торопливо перебиралась с уступа на уступ не то скал, не то развалин. Тьма постепенно сгущалась.
Выбившись из сил, Аэла остановилась. Затем включила атомный фонарь и двинулась вперед. Сейчас ничто не могло бы заставить ее повернуть назад. Неведомый голос настойчиво звал ее куда-то во тьму.
Подземная галерея становилась все шире и выше. Своды терялись где-то в гулкой высоте. И каждый шаг вызывал ухающее воющее эхо.
Вот впереди появились темные руины. Свет атомного фонаря освещал широкую полосу пути и сверкающую вязь похожих на плетения паутины конструкций, наплавленное на них стекло и острые срезы стен. Их остатки вздымались в черную высь, как лезвия отточенных ножей.
Скользя Аэла добралась до оплавленной полусферы.
Чтобы не было гак жутко, она стала говорить сама с собой.
– Что это за металл? – прошептала она во внешний передатчик, положив руку на блестящий срез.
– Ш-ш-ш-л-л, – зашипело, потекло эхо. Эхо путалось, суматошилось среди развалин.
Все было сплавлено, точно в гигантской термической печи. И в то же время кое-где по оплавленным конструкциям, казалось, прошел чудовищный нож.
Аэла хмурясь огляделась по сторонам.
“Что это за срезы? – подумала она. – Ультразвук? Едва ли… Наверное, пучок ионов. Ионы могут двигаться с колоссальной скоростью. Неужели у них была война?”
Чем дальше уходила она вперед, тем больше встречала блестящей паутины, облитой расплавленный стеклом.
Тяготение на Тролле было незначительным, и Аэла довольно быстро продвигалась вперед. Она миновала развороченный купол из незнакомого металла, прозрачного, как жидкость. Под ним смятым клубком блестели какие-то жгуты, вдавленные друг в друга. Здесь уже не было острых кромок.
Атомный фонарь бросал резкий клин света. Свет обшаривал все углы, метался снизу вверх по осевшим стенам. Аэла упорно шла вперед. Вот свет ее фонаря метнулся в узкий проход между закрученными, как бараньи рога, наплывами. Под толщей плавленого стекла была смутно видна оплетенная металлической паутиной спираль.
Обо всем, что здесь происходило, трудно было что-либо сказать.
Аэла прошла через развалины и попала в нагромождение грязно-желтых кристаллов. Свет фонаря дробился, ломался в их бесчисленных гранях. Кристаллы то смыкались вверху, образуя арки и акведуки, то поднимались, точно граненные отшлифованные столбы. Аэла петляла среди них, как в каменном лесу.
И не было сил закричать. Ей казалось, что идет она не в недрах чужой планеты, а тихо, как тень, бредет от окраины вселенной в бесконечность.